Между сердцем и мечтой

— Что ж, значит, задержимся, — сказал он. — Мне думается, что в вашем доме кормят не хуже, чем во дворце.

— О, государь, — отозвалась матушка: — Это великая честь…

— Пустое, — отмахнулся король и вернулся к рисункам, не забыв бросить: — Не задерживаю.

Присев в очередном реверансе, я вернулась к родителям и улыбнулась:

— Как видите, моя дорогая, я не спешу покинуть вас, а потому не стоит на меня обижаться.

— Еще бы спешили увидеть, — проворчала матушка.

— Совершенно с вами согласен, ваша милость, — отозвался король, вновь перелистывая рисунки Амберли.

Разговор вышел вялым, присутствие короля сковывало родителей. Они не могли сказать того, чего хотели бы, особенно старшая баронесса Тенерис, и спросить тоже могли не о многом. И если батюшка еще поинтересовался, как я справляюсь с работой, то матушка только едва заметно покривилась, когда отец коснулся моей службы.

— Не жалеете ли, что предпочли кабинет свободе и развлечениям? — спросил барон Тенерис, желая продолжить, несмотря на фырканье своей супруги.

— Нисколько, — улыбнулась я. — Служить Камерату и его государю — это честь, батюшка.

— Несомненно, — важно кивнул его милость.

— Однако это честь для мужчины, — все-таки не сдержалась матушка, впрочем, произнесла она это, понизив голос. Однако следующая фраза прозвучала уже громче: — У нас продолжают просить вашей руки, дитя мое…

— Вот как?

Я и родители перевели взор на короля. Он передал папку обратно Амбер и посмотрел нашу сторону.

— И кто же желает породниться с вами, ваша милость? — полюбопытствовал государь. Он вынул из нагрудного кармана брегет, бросил взгляд на время, а после, приняв вальяжную позу, вопросительно изломил бровь.

За время нашего соседства и участившихся встреч, я начала понимать некоторые повадки монарха. И сейчас, глядя на то, как он покручивает в пальцах брегет, мне подумалось о раздражении. Слова моей матушки ему не понравились.

— Ваше Величество, — опередила я родительницу, готовую ответить, — я не собираюсь замуж, пока остаюсь на службе вам, а потому в имени тех, кто сватается, нет никакой надобности. Они всего лишь ищут выгодной женитьбы и не более. Мой ответ заведомо отрицательный.

— Да как такое возможно?! — возмутилась старшая баронесса Тенерис. — Государь, прошу нижайше меня простить, однако не могу не пожаловаться на слухи, которые идут о нашей дочери. Весь свет шепчется о том, что ее милость нарушает все мыслимые законы, путешествуя по городу без сопровождения родственников. Она ведь девица! — матушка нервно потерла руки: — И это очень хорошо, что к нашей дочери еще сватаются. Мне даже страшно подумать, что будет после, когда Шанриз прослывет вздорной чудачкой и, не дайте Боги, легкомысленной девицей.

Государь вновь откинул крышку брегета, после резко щелкнул ею и убрал часы в карман. После поднялся с кресла. Родители и я последовали его примеру. Монарх одернул полы сюртука и… улыбнулся:

— Я услышал вас, ваша милость. Не могу сказать, что рад узнать, что службу мне вы считаете вздорным чудачеством и легкомыслием, — матушка охнула и прикрыла рот кончиками пальцев, ужаснувшись тому, как была понята. Король, не обратив внимания на испуг баронессы, продолжил: — Однако причины ваших переживаний мне понятны. С этого дня ваша дочь не покинет дворца в одиночестве. Я буду сам сопровождать ее. Имеете возражения?

— Но… — пролепетала матушка, — этикет…

— Разве мои подданные — не мои дети? — в голосе Его Величества проскользнула прохладца.

— Мы — ваши верные слуги и дети, государь, — с поклоном ответил отец.

— Рад слышать разумные слова, ваша милость, — чуть склонил голову государь. После поглядел на меня и велел: — Собирайтесь, ваша милость. Я передумал, мы уезжаем.

— Ваше Величество! — матушка, заломив руки, шагнула к нему: — Я не желала оскорбить вас!

— Вы не оскорбили, баронесса, — с холодной вежливостью ответил король. — Шанриз, — бросил он, не глядя на меня, и прошествовал мимо.

Признаться, я ощутила прилив негодования. И его нежданное появление, и перемена решения… А этот последний призыв? Будто я и не человек вовсе, а его питомец! Быть может, я и вправду уже привыкла к некоторым вольностям в нашем общении, и потому мое имя, брошенное на ходу, показалось мне вызывающей и неприятной выходкой, однако это покоробило и вызвало жгучий протест. Мне захотелось сжать руки родителей и усадить их на прежние места, объявив, что я остаюсь, но здравый смысл перевесил.

— В следующий раз я приеду к вам надолго, — заверила я матушку с батюшкой.

Прощание вышло стремительным и неловким. Пожав руку родительнице, я шепнула, что всё хорошо, и поспешила за королем, уже спускавшимся вниз. Он обернулся на звук моих шагов, протянул руку, и когда я коснулась его ладони, пальцы монарха сжались, поймав меня в крепкий капкан. Спускались мы в молчании, одевались тоже. И лишь в моей карете, кстати сказать, подаренной государем с неделю назад, я заговорила:

— Прошу простить мою матушку, Ваше Величество, ее милость всего лишь переживает о своем дитя, как и любая любящая родительница…

— Чем вы занимались? — прервал меня король.