Между собакой и волком

От времени вдали,

Вдали от обязательств,

В стесненье обстоятельств,

В удушливой пыли!

Записка XVI. Стих о прекрасной бобылке

Над кофейника носиком пар,

Словно капитулянтский флажок.

Нацеди кофейку, мой дружок,

Восхитителен этот навар.

Повевай, про Бразилию весть –

Аромат, что премного воспет.

Не беда, что бразильского нет,

Хорошо хоть с цикорием есть.

Нас так балует мало судьба,

Что и цикорию рад, как эрзя,

Ведь не сами ль мы чей-то эрзац,

И не наше ли дело труба.

Посему, не взирая на то,

Что бобылок прекрасных – полно,

Объявляю, что мне все равно,

Кто мне штопает шарф и пальто.

Оттого, хоть из лести не сшить

Лисьей шубы, скажу не тая:

Ты прекрасна, бобылка моя;

А портрет – так с него же не пить.

Неспроста перочинный вострю:

Близок ангела день твоего,

Подарить не придумав чего,

Шкуру вепря тебе отмездрю.

Завари же в преддверие тьмы,

Полувечером, мнимозимой

Псевдокофий, что ложнокумой

Квазимодною даден взаймы.

Записка XVII. К незнакомому живописцу

Старина! как сербу чизма

Из Хорватии тесна,

И как милая отчизна,

Или собственная тризна,

Зачастую нам скучна,

Так и наша укоризна

Вам, художникам, нужна.

То ли спутал ты, дружище,

Впечатленья от веков,

То ль писал ты Городнище

Совершенно без очков.

Ибо ловчие в кафтанах

И немодных башлыках

Мне по крайней мере странны,

А тем более – в чулках.

И не кончится забава

Ни добром и ни бобром,

Если выйдем мы в облаву

Не с берданкой, а с багром.

На котором, между прочим,

За спиною у стрелка

Все качается, всклокочен,

Образ волка-тумака.

Обстоятельства же наши

Ты повапил, словно гроб:

Позлащенные ягдташи

Сторонятся здешних троп.

И чресчур благообразны

Три красотки кубаре,

Опаляющие праздно

Поросенка на костре.

Мастер мой, та дульче вита

В осененье острых крыш,

О которой всей палитрой

Ты столь искренно скорбишь,

Перешла, быльем повита,

Но вороны те же; кыш!

Тем не мене – взор пирует,

Кинь его туда, сюда:

Приворотное чарует

Зелье неба, снега, льда.

В пору сумерек щемящих

Конькобежцев визг щенячий

Раздается вдалеке –

На прудах и на реке.

Был бы я купец какой-то,

Полотно бы закупил

И повесил бы над койкой –

Лег и сам себя забыл.

Но поелику пропойца,

Куплю зелена винца

И узрю твой жанр в оконце,

Из-под пятого венца.

Вот она, моя отчизна,

Нипочем ей нищета,

И прекрасна нашей жизни

Пресловутая тщета!

Записка XVIII. Преображение Николая Угодникова (Рассказ утильщика)

Нет, не даром забулдыги все твердят,

Что по Волге нет грибов милей опят,

И напрасно это люди говорят,

Что водчонка – неполезный очень яд.

Это мненье, извиняюсь, ерунда,

Нам, утильщикам, без этого – никак.

Предположим, даже примешь иногда,

Но зато преображаешься-то как.

Раз бродили-побирались по дворам,

Выручайте Христа ради-ка гостей,

Выносите барахло и прочий хлам,

Железяки, стеклотару и костей.

Пали сумерки, и снег пошел густой.

Не бреши ты, сука драная, не лай.

Мы направились к портному на постой,

А с нами был тогда Угодник, Николай.

С нами был, говорю, Угодников-старик,

Поломатый, колченогий человек.

Мы – калики, он – калика из калик,

Мы – калеки, он – калека средь калек.

Нет у Коли-Николая ни кола,

Лишь костылики. И валит, валит снег.

Непогода. И галдят колокола,

И летят куда-то галки на ночлег.

А летят они, лахудры, за Итиль,

В Городнище, в город нищих и ворья,

А мы тащим на салазочках утиль,

Три архангела вторичного старья.

Час меж волка и собаки я люблю:

Словно ласка перемешана с тоской.

Не гаси, пожалуй, тоже засмолю.

Колдыбаем, повторяю, на постой.

А портняжка при свечах уже сидит,

Шьет одежку для приюта слепаков.

Отворяй давай, товарищ паразит,

Привечай уж на ночь глядя худаков.

Как засели дружелюбно у окна,

Ночь серела – что застираны порты.

Не припомню, где добыли мы вина,

Помню только – насосались в лоскуты.

Утром смотрим – летит Коля-Николай:

Костыли – как два крыла над головой.

Обратился, бедолага, в сокола:

Перепил. И боле не было его.

8. Заитильщина