…Она, моя гора! И только армянинтак мог сказать о ней…Сияющий коралл над дымкою равнин —её снега и льды. И первыми онивбирают краски дней.Чеканной кромки блеск тревожит и манит,чем дальше – тем сильней.Стремящаяся ввысь, далёкая, как рай,понятная, как друг —застенчиво тиха, когда скалистый крайвуаль накинет вдруг.Плывущая к тебе туманная горасмыкает мыслей круго том, что мы – бойцы, вершины – нам родня,а память – наш оплот.И мудрости отцов – священного огня —у нас не отберётвся боль сердечных ран, что каждому из нассудьбою суждена.И кровью запеклись – печаль армянских глаз,святые имена…Далёкая мечта, томящая всегда,настолько велика,что канувшие в грусть минувшие годауже равны векам.Но есть надежда в нас.Найдя у смерти брод,не сдался, не погас —творит себя народ.Он любит жизнь, и вот —живёт!Версия
Когда захочет ушедший генийнайти дорогу из мира тенидля строк, которых не довершил,то некий автор, живущий ныне,наивно верит в своей гордыне,что это – перлы его души.Но в этот раз он простой спирит,пускай и послано это свыше,пустой тростник в камышовой крыше,и ветра прихотью он творит.Любимец муз и певец харит,он ловит шёпот, дыханья тише,и мысли тех, кто уже не дышит,но кто пером его говорит.* * *
«Осенний крик ястреба»
И. Бродский1. «…Наряду с другими – и нашего брата…»
…Наряду с другими – и нашего брата —поэта смущающий странностью голоса,он когда-то был persona non grata,но, возможно, был и посланцем Логоса.Из статьи о нём (для многих – кумире),написанной до того, как его похоронят:«Противостояние человека жёсткому мируосмыслено в духе романтической иронии».Уникальность этого эстетического фактаобусловлена неповторимостью автора.Уберём же предвзятости катарактуи оценим факт из ближайшего «завтра».Он звучит привычному вопреки,игнорируя нормы во многих случаях,и порезаться можно на сколе строки,и висят абордажные рифмы-крючья.Он внедряется в память – и раной саднит,он какой-то жестокий секрет постиг,оставаясь при этом только однимиз бесчисленных срезов реальности.2. «…Далеко от Нью-Йорка и Сан-Диего…»