Между волком и собакой

Жара над городом висит,
и солнце – мутной кляксой.
По-над обочиной трусит
дракон размером с таксу.

Какой скандал, какой загул
довел его до точки?..
Наверно, чижика сглотнул
заместо царской дочки.

Суров кармический закон
в далеком прошлом драмы,
а наш классический дракон —
на поводке у дамы.

Язык закинут за плечо
тоскливо и устало,
и синеватый дым течёт
из жалкого оскала.

Нетопырь

В мартовском небе, в воздухе хрупком
мчит через звёздный мрак
фея ночная в легкой скорлупке,
сея любовный мак.

Падают зёрна в пенные кубки,
снегом летят на всё…
Фею ночную в тёмной скорлупке
чёрный дракон несёт.

Счастья ли ждёте или сольёте
губ и объятий пыл —
где-то над вами – фея в полёте,
в трепете тонких крыл.

Памятка

Делириум тременс[2] имеет в активе то,
что вдруг исчезает грань. Зоопарк Денницы
с набором рогов и копыт, пятаков, хвостов
сожительствует с душой, а не просто мнится.
По слухам, приятного мало. Дверной глазок
в преддверие пекла обычно задёрнут шторкой,
но если туда заглянул хотя бы разок —
так это не глюки, и дверку лучше не торкать.
Но время имеет свойство идти назад.
Хотя бы и близко не пахло зелёным змием —
бездонное «было» вернёт пережитый ад,
и память поднимет чугунные веки Вию.

Мальчонке всего-то исполнилось пять или шесть.
Обычный ребёнок, детство без лишних стрессов,
и вряд ли он был законной добычей бесов,
но речь не об этом… Кошмара чёрная шерсть
его не спросила. Мозги опаливший жар
две ночи подряд служил одному и тому же:
меж этим и тем куда-то делась межа,
оставив ему непосильный посмертный ужас.

…Он был содержимым безумно жуткой тюрьмы,
и тьма была её единственной сутью.
Он был амёбой, кляксой, гримасой тьмы,
в себе заключавшей зыбкое бремя ртути.
Он был существом, пробитым тупой иглой,
беззвучным воплем, агонией и надсадой,
и только животный страх сохранял его —
на долю мига – от будущего распада,
не смерти второй, а вовсе не-бытия.
И зная уже, что края ему не будет,
себя на исходе, дрожало жалкое «я»,
ничем не скреплённое в той кромешной посуде…
Баланс на оси, где малейшей опоры нет,
и судорожный пароксизм эфемерной кожи
угрюмой смолой пропитывал чёрный свет,
и муки секунды с вечностью были схожи.

Он лет через сорок припомнил тот эпизод
и думал печально про опыт, вставший из праха,
узнать не умея, какой уродливый код,
какие грехи эгоизма легли на плаху.
…И был через множество дней предутренний сон.
Там море шумело, на жёлтом песке играя,
и, стоя поодаль, счастливо завидовал он
весёлому братству людей, обещанных раю.

Контрмарш скорпионов