Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко

Он вновь вернулся в кухню. Там была уже одна Людмила, Митя и Леночка поднялись к себе, наверх.

– Пойдём, Люсенька, посидим у крыльца, – позвал Викентий. – По городу липы цветут, и наша тоже.

Скамья стояла рядом с домом, как раз под деревом липы – единственной оставшейся от их бывшего небольшого сада. Они немного помолчали, потом Людмила тихонько засмеялась, вспомнив свой сегодняшний разговор с внуком.

– Представляешь, Викеша, Володенька говорит: зачем нам такие хоромы, нам ведь и так всего хватает! И соседи ему нравятся. Ну совершенно общественный мальчик. И всё время напевает песню… Даже я запомнила слова, вот эти: «Полетит самолёт, застрочит пулемёт, загрохочут могучие танки, и линкоры пойдут, и пехота пойдёт, и помчатся лихие тачанки».

Она положила голову на плечо мужа, по давней привычке:

– Наверное, и мне надо было пойти с вами посмотреть фильм.

Неделю назад новый фильм под названием «Если завтра война» показывали в Юридическом институте. Викентий Павлович сказал тогда своим, что намечается всесоюзная премьера фильма по всем кинотеатрам страны в середине июля, но за месяц-полтора до этого его покажут по некоторым избранным учреждениям. В том числе и в его институте. Людмила и Елена идти на просмотр не захотели, Митя собирался смотреть фильм в управлении милиции. С дедом пошёл Володя. Вернувшись, Викентий Павлович рассказывал тогда жене:

– Фильм, конечно, нужный, неплохо сделанный. Не игровой, но и не совсем документальный. Фильм-прогроз: что будет, если… Сама понимаешь – если завтра война. Но враги показаны такими неубедительными, слабыми, что меня досада брала. Даже в документальных хрониках есть кадры, от которых жуть берёт – такая у фашистов сила! А в фильме даже побоялись прямо указать – вот наш враг. Говорят по-немецки, а на касках, на танках не свастика, а нечто её напоминающее. Но это понятно – всё-таки у нас пакт подписан. Да, однако я не об этом хотел тебе сказать. Я заметил, как по-разному фильм воспринимается. Наши преподаватели, люди старшего поколения, смотрели, как и я, замечая натяжки, слабости. А вот студенты, и наш Володька, – о, эти совсем по-другому! Глаза горят, вскрикивают, хлопают, даже «ура» кричат. Представляешь? Они уже другие, они – советские юноши и девушки.

И теперь он повторил эти слова:

– Да, моя дорогая, наш внук и в самом деле общественный мальчик. А точнее – советский мальчик. Впрочем, уже почти юноша… Спит, наверное.

«Почти юноша» не спал. Лежал в темноте и думал… Как и положено юноше, он думал о девушке. Об Анечке Потаповой. О том, что она выйдет замуж за симпатичного немца Гюнтера. Но тот, конечно же, как коммунист, не станет отсиживаться в другой стране, вернётся к себе, станет работать в подполье, бороться с фашистами. Будет схвачен и замучен в гестаповских застенках… Нет, Володя вовсе этого не желал, но вот даже Эрнст Тельман пятый год в тюрьме, и никакого суда фашисты не собираются проводить. Просто бросили в одиночную камеру. Может так случится и с Гюнтером. Аня, конечно, будет ждать его, страдать, а он, Володя, станет ей лучшим другом, всегда будет рядом, всегда готов помочь, поддержать… Что с того, что она старше. Подумаешь, на какие-то четыре года! А её новый адрес он уже знает – от соседей по двору…

Ему было немного стыдно своих мыслей, но он не пытался их отогнать – было томительно сладко так думать, представлять. Так и заснул незаметно.

Глава 8

Криминалистическая лаборатория, которой руководил Викентий Павлович, за два года своего существования расширилась до нескольких отделов. Сначала их было три: идентификации, токсикологии и баллистики. Давно уже пережила свой взлёт и своё падение антропометрия Альфонса Бертильона, изобретённая ещё в 80-е годы девятнадцатого века. Бесповоротно вытеснила её дактилоскопия, но Петрусенко всё-таки хранил свою собственную картотеку, где каждый преступник был описан в метрах и сантиметрах: длинна головы, ширина головы, длинна среднего пальца, ширина среднего пальца…