Между жизнью и смертью

Они сидели молча, каждый погрузившись в свои невеселые мысли, и лишь когда голос ди-джея объявил о том, что в Москве полночь, вдруг, словно спохватившись, повернулись друг к другу и слились в нежном и долгом поцелуе. Поцелуе, в котором было больше нежности и грусти, чем страсти и чувственности.

Они оба как будто пили из самого прекрасного источника — источника любви, никак не в состоянии утолить жажду.

Но молодая горячая кровь делала свое дело, и они медленно-медленно начали ласкать друг друга.

Эти ласки так не были похожи на те, что ураганом пронеслись по этой комнате всего несколько дней назад! Это было нечто совсем иное.

Банда, раздевая Алину, лаская ее плечи, грудь, спину, бедра, делал это невероятно нежно и ласково, не спеша, как будто запоминая всю ее, каждый изгиб ее тела.

Он нежно опустил девушку на спину, и Алина безвольно раскинула руки в стороны, как будто подчеркивая, что она вся в его власти, принадлежит ему и открыта для него, для его ласковых губ и нежных рук.

Банда целовал, казалось, каждую клеточку ее тела. Он покрыл поцелуями лицо, шею, грудь, чувственно покусывая то левый, то правый сосок, которые тут же набухли и стали твердыми под его лаской, ярко заалев чудесными ягодками. Он опустился ниже, легко проводя губами по животу, по чувствительной коже ее талии, а потом, перевернув, — спины и ягодиц.

Он гладил ее бедра, ощущая их нежную прохладу на внешней стороне и удивительное тепло, даже жар, — на внутренней. Он целовал и целовал их. Его восхищал и дурманил запах ее кожи. Его приводил в трепетный восторг бархат этих прикосновений.

Он снова осторожно перевернул девушку на спину и зарылся лицом в пушистый холмик, упиваясь ощущением любви и счастья, сходя с ума от пронзительного восхищения, которое рождалось этим запахом и вкусом страсти. Он был на седьмом небе от счастья, чувствуя, как она поддается его ласкам, как дрожь пробегает по ее телу, переходя в судороги страсти, и как руки ее, до того безвольно раскинутые, вдруг легли на его голову, зарываясь пальцами в волосы, а затем стали прижимать его лицо к своему телу все сильнее, все более страстно и нетерпеливо.

И он всей душой и всем телом отдавался восторгу.

Волна страсти окатила Алину внезапно, и она закричала, извиваясь в сладостных судорогах, прижимая его лицо к себе и отчаянно прося: «Еще! Сашенька, еще! Милый! Пожалуйста! А-а-а! О-о-о, еще-о!»

А потом, когда она чуть затихла и расслабилась, он тихо опустился на нее всем телом, чувствуя, как ее приподнявшиеся колени помогают ему проникнуть в нее. Он вошел нежно и осторожно и вдруг с восторгом почувствовал, что она отвечает ему. Отвечает искренне, с желанием и страстью, страстью, возрастающей с каждой секундой, с каждым движением.

Она сама не думала, что такое возможно, но страсть, которая, как казалось, уже выплеснулась, переполнив края незримой чаши, вдруг снова вернулась. И вернулась, обретя неожиданную силу, бескрайность, глубину и чувственность.

Это повторилось несколько раз подряд.

И когда силы наконец покинули его и он затих, лежа на ней, у нее даже не было сил освободиться.

Да и желания тоже. И они лежали так, обнявшись, долго-долго.

А потом все то же «Радио-ностальжи» возвестило, что в Москве два часа ночи.

И они, заторопились, забегали, собирая последние мелочи, укладывая в сумку еду в дорогу и термос с кофе, одеваясь на ходу, и лишь в последнюю минуту, когда Банда был уже готов переступить порог квартиры Большаковых, они вдруг замерли на какой-то миг, вглядываясь в лица друг друга, и слились в крепких прощальных объятиях.

— Саша, я буду очень-очень ждать тебя, — прошептала она.

— Я обязательно вернусь, — отвечал он.

— И с тобой ничего не случится?

— Конечно же, ведь меня будешь ждать ты.

— Ты будешь осторожен?

— Я буду звонить тебе часто-часто.

— Я буду молиться за тебя.

— Ты мне будешь сниться каждую ночь.

— У меня даже нет твоей фотографии.

— Я никогда не смогу забыть твое лицо и твой голос.

— Береги себя.

— Я люблю тебя.

— Ты вернешься, и мы поженимся.

— У нас будет много-много детей и долгая счастливая жизнь.

— Любимый.

— Любимая, обещай никогда не плакать, — Банда не выдержал этого напряжения и, разомкнув кольцо ее рук, схватил сумку и выбежал из квартиры Большаковых, из бегу отыскивая в карманах ключи от «Опеля».

А еще через несколько минут во дворе взревел мотор его машины, и Алина из окна темной кухни увидела, как, дробя темноту двора светом фар, «Опель» выкатился на улицу и исчез за поворотом…

Эх, по-над лесом лебеди летят.
На них охотнички с ружьями стоят.
И в горле ком, кровь не греет изнутри.
И кто-то на ухо шепнет: «Смотри, смотри!»
Эх, по-над лесом лебеди летят.
Когда летите вы, я трижды виноват.
…Ах, если в вы могли забрать меня с собой!

«Опель» несся на Брянск, решительно рассекая черноту ночи светом мощных фар.