Между жизнью и смертью

– Так. Интересно, – Банда снова повернулся к врачу. – И что, это так принято – главврачу больницы становиться лечащим врачом какого-нибудь пациента?

– Нет, но вы же сами понимаете – может, это была ее родственница или подруга...

– А показания держать ее на стационарном сохранении были?

– Как вам сказать... Вообще-то нет.

– Я так и думал!

– Но все же сейчас мы любим перестраховываться, лишь бы все обошлось. У Сергиенко наблюдался высокий тонус матки, а это довольно опасная...

– Ладно, понятно, – у Банды больше не оставалось времени выслушивать разглагольствования доктора Альпенгольца.

Он бросился по лестнице наверх, на третий этаж. В родильное отделение...

* * *

Наташка Королькова сидела на посту у палаты новорожденных, грустно поклевывая носом над раскрытой страничкой какого-то иллюстрированного журнала.

Подходило время очередного кормления малышей, а желания развозить их по палатам Наташка не испытывала никакого. Ведь как-никак пошли уже вторые сутки ее бессменного дежурства, и сменять ее до шести вечера, до самого конца дежурства, никто не должен был.

Конечно, приятно сознавать, что в сумочке нежно похрустывают две стодолларовые бумажки, но сил ради них было потрачено все же слишком много...

Накануне Рябкина предупредила:

– Поменяйся дежурствами, мне надо, чтобы ты и эту ночь провела на посту.

И несчастной Наташке ничего не оставалось делать, как попросить напарницу о замене – мол, надо уехать, так я сразу два дня, чтобы побольше потом времени было.

А ночь во время их "мероприятия", о котором никто в больнице не знал, была тревожной. Наташка знала это по предыдущему опыту, поскольку во время ночного кесарева всегда оставалась одна и та же бригада медперсонала, личная команда Рябкиной, в которую входила и сама Наташка.

В общем-то, ее обязанности во время дежурства этой "спецбригады" нельзя было назвать особо сложными. Задача Корольковой состояла в обеспечении полного душевного комфорта Рябкиной и безопасности их общего дела – в коридоре отделения не должна была появиться в эту ночь ни одна роженица, ни кто-либо из непосвященного медперсонала, а самое главное – нужно было быстро и осторожно вынести в нужный момент "груз" по черной лестнице к поджидающей у подъезда машине.

За такие дежурства Наташка с чистой совестью получала свои двести долларов. Столько же ей заплатили и в эту ночь за "сверток", доставленный к стоявшему в условленном месте "Мерседесу" цвета "серый металлик" с баварскими номерами...

Банда ворвался на этаж так неожиданно, что Королькова даже вскрикнула, но все же сумела сразу взять себя в руки:

– Что ты здесь делаешь? Совсем упился что ли? А ну, марш отсюда!

– Заткнись!

Не обращая на нее ни малейшего внимания, Банда бросился к шкафчику с медкартами рожениц, судорожно перебирая стоявшие в нем журналы регистрации.

– Что это значит? – как можно строже воскликнула Наташка, чувствуя, что теряет самообладание Ей почему-то стало вдруг очень страшно. Она не знала еще, чего испугалась, но сердце подсказывало, что произошло нечто важное, что-то такое, что очень круто и бесповоротно изменит всю ее дальнейшую судьбу. И Наташка всеми силами цеплялась за свою привычную роль, будто надеясь, что в этом случае все останется по-прежнему, ничего не разрушится, а Банда вновь превратится в обыкновенного спившегося санитара-импотента, на которого, кстати, сейчас он почему-то был совершенно не похож:

– Что тебе. Банда, здесь надо?

– Где журнал регистрации новорожденных?

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты узнаешь, где чей ребенок?

– У каждого есть бирочка...

– Сколько в палате детей?

– Какая тебе разница?

– Ты! – Банда яростно сверкнул глазами, решительно повернувшись к ней всем корпусом – Я спрашиваю, у тебя есть список детей с именами матерей... график кормления... или еще что-нибудь в этом роде?

– Есть. Так бы сразу и сказал... – все, сопротивление было бесполезным. Королькова поняла это и сдалась почти сразу:

– На, держи.

Банда схватил журнал, жадно пробегая глазами последнюю страницу записей.

– Так... Сколько рожениц в отделении?

– Я что тебе, отчитываться должна?

– Говори, бляха!

– Девятнадцать женщин.

– Сколько детей в палате?

– Дай посчитать...

– Где ребенок Сергиенко? Почему он не зарегистрирован у тебя? – он швырнул в нее журнал учета. – Где мальчик, которого родила сегодня ночью Ольга Сергиенко?

– Что тебе надо?

– Я тебя предупреждаю – ты будешь нести ответ за каждое свое слово. Если ты мне хоть разочек соврешь, я из тебя лично, не дожидаясь никакого правосудия, такую отбивную сделаю, что твои органы даже на донорство не сгодятся. Ты поняла, стерва? – тяжело дыша, не стесняясь в выражениях, Банда прижал ее к самой стенке и теперь заглядывал ей в глаза с такой ненавистью и с таким презрением, что в какой-то момент Корольковой показалось, будто сама смерть сверлит ее взглядом из глубины отливавших холодной сталью глаз парня.