Между жизнью и смертью

Александръ Амфитеатровъ Между жизнью и смертью (Исторія одной секунды)

Из раздела «Закавказье»

Мсто дйствія — вершина Куросцери, высокой горы, господствующей надъ ауломъ Казбекъ. Снжный шатеръ горы Казбекъ — какъ разъ насупротивъ, черезъ Терекъ, зубчатой стны Куросцери. Она бросается въ глаза, благодаря двумъ бшенымъ рченкамъ — Куро и Каташуа, которыя, зародившись на высот слишкомъ 8,000 футовъ надъ уровнемъ моря, двумя почти что отвсными полосами блой пны, летятъ по скатамъ и обрывамъ Куросцери и сливаются у ея подножья въ знаменитой Бшеной Балк, этой кормилиц и поилиц инженеровъ Военно-Грузинскаго шоссе. Поднимаются на Куросцери только охотники за турами да искатели горнаго хрусталя; гора богата его гнздами. Есть и мдная руда. Казбекцы длаютъ домашнюю утварь изъ своей мди.

Гостя въ Казбек, я узналъ, что лучшіе охотники аула — Сюмонъ, Фидо, Датико, Эстате и другой Эстате, торговецъ хрусталемъ, отправляются въ долгую горную экспедицію. Я увязался съ ними.

Сперва мы шли по русламъ горныхъ рченокъ, потомъ, перешли на какую-то тропу, скорй похожую на звриную, чмъ на человчью, проложенную по каменистому выступу — карнизу горы. Тропа поднималась зигзагами и, что ни поворотъ, то длалась уже. Туземцы — даромъ, что въ буркахъ — шли по ней, какъ ни въ чемъ не бывало; но я, хотя и одтый легче ихъ, въ удобную альпійскую куртку, сильно запыхался. Наконецъ футахъ въ двухстахъ отъ вершины, карнизъ превратился въ едва замтную ленту бловатаго камня: об ноги, сапогъ къ сапогу, съ трудомъ устанавливались на немъ. Грузины передъ тмъ, какъ вступить на карнизъ, сняли свои бурки и привязали ихъ на спины трубками. Не сдлалъ этого одинъ лишь изъ нихъ, — и пола его бурки болталась надъ пропастью, какъ черный парусъ. Отвсъ къ верху, отвсъ внизъ. Въ скал, немного выше человческаго роста, сдланы выбоины. Ихъ вырубилъ когда-то отецъ того самаго Сюмона, что ведетъ насъ теперь, — такой же туробойца, какъ и сынъ; каждая вырубка стоила ему нсколькихъ дней нечеловческаго труда, — буквально вися надъ пропастью, старикъ рисковалъ въ эти трудные дни жизнью столько разъ, что съ подвигомъ его не сравнится самый отчаянный подвигъ военной храбрости. Цпляясь за выбоины, мы кое-какъ проталкиваемся по карнизу гуськомъ, держась на разстояніи сажени другъ отъ друга. Я иду вторымъ, слдомъ за Сюмономъ, вождемъ и лучшимъ ходокомъ компаніи, взявшей меня подъ свое покровительство. Отъ тренія о голый камень куртка моя, обновленная въ долин, что называется, горитъ на тл: на вершину я взошелъ совсмъ оборванцемъ.

Я не подверженъ головокруженіямъ, пропасть не пугаетъ меня, но, тмъ не мене, чувствую себя отвратительно: сердце такъ бьется, словно хочетъ разломать грудную клтку; кровь колотитъ въ виски, шумъ въ ушахъ, предъ глазами — нтъ-нтъ, и полетятъ черныя и зеленыя мушки. Страстно хочется вернуться съ высоты назадъ, въ долину, но на тропинк нельзя повернуться, и я мучительно думаю: когда же будетъ конецъ этому! Мы крадемся по карнизу всего пять-шесть минутъ, а мн кажется, будто мы идемъ уже цлые часы и прошли цлыя версты, и десятки верстъ еще предъ нами. Ни одинъ изъ насъ не говоритъ ни слова, только Сюмонъ иногда шепчетъ: — Чкара! чкара! [1].

Шепчетъ — потому что звукъ опасенъ на этомъ обрыв: онъ обрушиваетъ вывтренный шиферъ. При всей своей любви къ сильнымъ ощущеніямъ, я начинаю находить, что сытъ ими по горло; довольно! До конца карниза, а вмст съ тмъ и до плоской вершины Куросцери осталось еще порядочно. Сюмонъ на много опередилъ меня; онъ уже у цли: какъ я ему завидую! Вотъ онъ уже схватился за край обрыва, хочетъ притянуться на рукахъ…

Тутъ-то и случилась было большая бда.

Я видлъ, какъ рука охотника сорвалась съ захваченнаго имъ камня, какъ взвился столбъ пыли, и куча земли и кремней съ грохотомъ покатились въ долину. Я не усплъ еще ни вскрикнуть, ни разглядть, что сталось съ Сюмономъ, какъ крикъ хрустальщика Эстате, самаго задняго въ нашемъ шествіи: «хабарда!» [2] коснулся моего слуха, и я увидлъ, что по карнизу катится ко мн одинъ изъ камней, оторванныхъ Сюмономъ. Камень былъ не изъ большихъ, такъ, съ ядро средней величины, но, прыгая рикошетами, онъ и летлъ съ силой ядра. Я не могъ ни дать ему дорогу, ни остановить его, ни перепрыгнуть черезъ него, ни сбросить его ударомъ ноги въ пропасть: каждое изъ этихъ движеній влекло бы за собой потерю равновсія и паденіе въ бездну… Оставалось выдержать ударъ камня. Но — если, уцпившись за выбоину, я и смогу выстоять на карниз, то камень все же расшибетъ мн ноги, и такъ или иначе, а мн придется пропасть на этой неприступной вершин, откуда трудно выбраться и здоровому, а гд уже спастись безногому калк!

Весь полетъ камня не могъ продолжаться больше секунды, но чего только ни вспомнилъ я за это время! Все, что было дорогого и хорошаго въ моей жизни, такъ и встало предъ глазами…