Вдругъ одинъ за другимъ прокатились въ горахъ три револьверные выстрла, и проклятый камень завертлся, какъ волчекъ, у моихъ ногъ, разорвалъ мн бандули, больно зашибъ пальцы и остановился. Я сбросилъ его въ пропасть.
Стрлялъ Фидо, грузинъ, слдовавшій за мною. Видя неминуемую гибель, грозившую мн, онъ, по вдохновенію отчаянія, ршилъ — рискуя собственнымъ равновсіемъ — попробовать, не удастся ли ему, если не остановить камень выстрломъ, то хоть ослабить силу его стремленія. Чтобы понять самоотверженность этого подвига, надо было сообразить, что Фидо надо было стрлять нсколько сбоку, иначе бы онъ зацпилъ пулей меня, — и, стало-быть, ему пришлось совершенно наклониться надъ бездной. Впослдствіи онъ говорилъ мн, что, стрляя, онъ держался на скал только лвою рукой и ногой; туловище и правая нога были занесены въ воздушную пустоту.
Поднявъ глаза кверху, я увидалъ Сюмона. Онъ вислъ на какихъ то корняхъ, высунувшихся изъ обрыва, лвой рукой, а правою искалъ другой точки опоры! Но камни все осыпались изъ-подъ его пальцевъ. Наконецъ ему удалось попасть на крпкій грунтъ. Онъ напрягся и выбрался на платформу Куросцери.
Вскор мы присоединились къ Сюмону и, вс вмст, были въ безопасности. Нервы мои не выдержали: въ изнеможеніи я слъ на землю и — не стыжусь признаться — заплакалъ. Да и грузины — на что ужъ привычный ко всякимъ охотничьимъ передрягамъ народъ! — были взволнованы. Одинъ только Фидо, мой находчивый спаситель, остался спокоенъ и весело замтилъ: — Дорожка обломился… Это не хорошъ!
1907