Между жизнью и смертью. История храброго полицейского пса Финна

Выбив дверь (другого способа быстро попасть внутрь не было), я увидел безжизненное тело хозяйки дома, повесившейся на одном из галстуков своего мужа, свешивающееся с перил: как будто бы изменив в последний момент свое решение, женщина просунула два пальца в узел. Она оставила после себя короткую записку, где говорила, что не может больше жить сама с собой. Дальнейший осмотр тела и места происшествия показал, что женщина пыталась свести счеты с жизнью всеми известными ей способами. Она принесла кухонный нож и пыталась порезать им шею и вены на руках (поэтому в доме повсюду были следы крови), затем она напилась алкоголя и таблеток и пошла в спальню, где ее вырвало. Хозяйка дома наверняка бы умерла и от этого, но, не желая оставлять себе ни единого шанса выжить, она, в конце концов, повесилась.

Ее образ до сих пор преследует меня. После любого вызова, где происходило что-нибудь ужасное, я старался стереть это из памяти, переключив внимание на что-либо другое, или сразу шел в душ, чтобы остаться один на один с собой. Люди, работающие в экстренных службах, поймут, какие чувства я испытываю в такие моменты.

Но в этот раз всё было совсем по-другому. Раньше меня никогда не накрывала паническая атака, поэтому родные были абсолютно поражены увиденным. Часто я начинал плакать без причины. Родственники стали говорить о том, что мне, возможно, необходима консультация психолога, работающего с людьми, страдающими посттравматическим стрессовым расстройством[3]. Но это удручало меня еще больше. Разве такая консультация может помочь мне? Безусловно, она полезна солдатам, которые не только видели, но и делали ужасные вещи, но я ведь не из таких, я ведь не привык к такому, верно? За годы, которые я работаю в полиции, всё проходило более-менее нормально, правда? Поэтому такая консультация не имеет большого смысла, считал я и отказывался от подобной помощи.

Я вовсе не пытался держать эмоции в себе или уйти в запой. На самом деле я не выпил за это время ни капли, хорошо понимая, что алкоголь может лишь усилить накопившийся во мне негатив. Мне и так было достаточно кошмаров. Позднее стало понятно, что я зря отказывался от помощи психолога. Я до сих пор пытаюсь справиться с симптомами посттравматического синдрома, но, к счастью, не испытываю никакого чувства ненависти. Я давно пришел к выводу, что ненавистью ничего добиться нельзя, она будет лишь разъедать тебя изнутри. А мне и так было достаточно боли в душе.

Что же касается самого Финна, то, находясь в изоляции от остальных членов семьи, в том числе и от животных, он поправлялся достаточно быстро. Коллеги спрашивали меня, хочу ли я, чтобы они забрали Жемчужину туда, где содержат других полицейских собак, но я отказался, так как не хотел терять еще одного питомца, понимая, что к тому же это будет для нее новым стрессом. К сожалению, в ближайшем будущем Финн и Жемчужина не смогут быть вместе. Финн был еще очень слаб, чтобы без устали бегать вместе со своими товарищами. Шумные собаки склонны к суматохе, и бог знает сколько километров прошла моя бедная жена, гуляя с ними дважды в день, пока я не показывал носа на улицу.

Единственной спокойной собакой была старая Милли. Я знал, что она не станет прыгать на Финна, и поэтому пускал ее к нам. Если не брать в расчет поздние ночи, то она постоянно составляла нам компанию.

В период восстановления жизнь Финна была однообразной: немного занятий в саду, а в остальное время отдых. Если мой друг и испытывал какие-либо страхи, то он этого не показывал. С каждым днем ему становилось всё лучше, он ел всё больше и через неделю после возвращения домой даже забыл свою барскую привычку соглашаться только на свежеприготовленную курицу, постепенно переходя к своему обычному питанию. Конечно, как полагается герою, я его немного баловал различными угощениями: особенным успехом у Финна пользовался попкорн.

Мой друг стойко переносил всю ту боль, которую испытывал со времени операции. Псу удалили часть легкого (я видел небольшие видео того, как это происходило: врачам пришлось сделать большой надрез и подрезать все находившиеся рядом мышцы). Мне ни разу в жизни не делали операцию, но я понимал, что в такой ситуации невозможно не чувствовать боли даже со всеми лекарствами.

Финн был достаточно умным и не расчесывал свои раны, но быстро усвоил, что стоит ему положить голову мне на ладони, как я буду аккуратно разглаживать их. В первые дни после приезда домой пес восстанавливался очень быстро, но до сих пор нельзя сказать, что окончательно оправился после происшествия. Разглаживание рубцов — это еще один объединивший нас ритуал. Что же касается самого большого шрама, то, видимо, Финн инстинктивно понимал, что будет лучше для него, всё время лежал очень терпеливо, позволяя мне внимательно осматривать его, и скоро разрешил осторожно массировать это место. На нас обоих данный процесс действовал успокаивающе, помогая мне сменить пластинку в голове.