Дом Ллира и дом Бели — они всегда были недругами. Даже когда пытались помириться. Особенно, когда пытались помириться. Властители моря — и воители небес. Причиной моей гибели был мой собственный брат. Но не по отцу, а по матери. Не из дома Ллира, а из дома Бели. Долго рассказывать… и речь не о том. Касваллаун напал на Карадауга, скрытый чарами, он перебил его спутников, а мой сын умер от горя и ужаса при виде их смерти. Я был к тому времени мертв, сын Карадауга — младенец. Сын Бели провозгласил себя
* * *
Марх вышел в мир людей. Было пасмурно, но после тьмы преисподней это был слишком яркий свет. Сын Рианнон невольно щурил глаза. Рассказ Врана словно перевернул мир. Клясться в верности убийце законного короля… тому, кто и не скрывает совершенного преступления. Быть верным вассалом собственному кровнику. Быть. Потому что через месть перешагнул Вечный Король. И негоже скромному правителю Корнуолла оспаривать волю Бендигейда Врана. Б
* * *
Марх шел по улицам человеческого Каэр-Ллуда. Низкие домишки, дым, запах торфа и навоза… Сыну Рианнон сейчас не было дела до мира людей. Во всем городе он не заметил бы никого — кроме Касваллауна. Еще меньше Марх думал о том, как ему должно выглядеть при встрече с верховным королем. Марх шел один, без свиты — и не подозревал, что сила
— Приветствую тебя, Марх, король Корнуолла, — прозвучал голос Касваллауна. Он приветствовал первым, хотя и по законам мира людей, и по знатности в ином мире следовало поступить иначе. Но сын Бели видел, что Марх не рад встрече… а ссориться с одним из своих королей
— Я приветствую тебя, Касваллаун, сын Бели…Марх смотрел в стену. Сглотнул. Договорил:
— Ты — из дома Ллира? Тот молча кивнул.
— Тогда ответь мне на один вопрос, король Марх: когда на Прайден нападут враги, встанешь ли ты со мной плечом к плечу против них?
— Да.
— И в этом ты можешь поклясться?
— Бендигейд Вран свидетель моим словам.
— Хорошо. Иной клятвы и иной верности мне от тебя не надо.
* * *
Марх снова спустился в подземелья Каэр-Ллуда. Присяга Касваллауну оказалась делом гораздо менее долгим и неприятным, чем ожидалось, но всё‑таки, всё‑таки…Он ничего не стал говорить Врану. О присяге Вечный Король уже знает, а о том, что Марх чувствовал при этом — да что он, трепетная дева, чтобы о своих чувствах рассуждать? Огромный череп молчал тоже. Но молчал по-доброму, понимающе. Так, что слова и не нужны. Ворон неподвижно сидел в пустой глазнице. От этого странного разговора Марху становилось теплее на душе. И вспоминалось что‑то из раннего детства, бывшего века назад: исполин с волосами цвета солнца сгребает его в охапку огромными лапищами, и мальчишка хохочет — даже не от радости, а от ясного ощущения, что с ним ничего страшного, ничего дурного, ничего обидного случиться не может. Никогда.
— Почти нет. Огромный рыжий ирландец… то есть это тогда он мне казался огромным. Один из королей Дал Риады, северной страны сотен островов. Я это понял потом, когда мы с Манавиданом веселились в тех водах.