Подлец. И не потому, что ты хитростью добился от меня согласия. Хитрость — не преступление. Но ты лучше моего знаешь, что твой дед и наш Король отказался от мести. Ты преступаешь его волю. Ты презираешь приказ Короля. И ты хочешь, чтобы я нарушил только что принесенную присягу. Но по сравнению перед твоей виной перед Бендигейдом Враном, отцом твоего отца, — это ничто. Ты думаешь, слово, которое я невольно дал тебе, помешает мне покарать тебя за подлость? Но я не так прост, как кажусь.
* * *
— Матушка, — обратился Марх к Рианнон, — скажи мне, кому принадлежит Дифед после гибели моего брата Придери? Кто его наследник?
— У него… — Рианнон начала понимать хитрость сына, и губы ее невольно дрогнули в улыбке, — …не было наследников. И ты, его старший брат, наследуешь его земли.
— И я могу как король распоряжаться ими?
— Да! — Рианнон едва сдерживала торжествующую улыбку: еще миг назад Прайдену грозила война, а Марху — нарушение только что принесенной присяги. Но ее сын стремительно нашел выход из беды! Марх тоже изо всех сил сдерживал торжествующую улыбку:
— Ты, Эудаф, сын Карадауга, хотел стать королем. Я обещал тебе это — и немедленно исполню свое слово. Отныне ты — король Южной Кимры. Король Дифеда. Ибо я обещал, что сделаю тебя королем! И невысказанным, но слишком ясным осталось: а вот королем какой страны — ты забыл сказать!
* * *
Араун задумчиво покачал рогатой головой (рога его были столь огромны, что все невольно отстранились):
— Часто бывает так, что хитрец запутается в собственном коварстве. Но редко это происходит настолько сразу…Эудафа простыл и след. Видимо, отправился в Южную Кимру. Знакомиться с эрлами внезапно обретенного королевства. Марх покусывал губы, пряча улыбку в золотистой бороде.
— Неплохо для начала, — кивнула Рианнон. — Благородство и хитрость — интересное сочетание.
* * *
Потом был праздник. Буйный аннуинский разгул веселья и магии, когда пьяная от надежд нелюдь плясала по земле, воде и воздуху, когда похищенное Гвидионом стадо казалось уже возвращенным, когда все победы были близки, а хитрости врагов — развеяны шутя, как коварство Эудафа. До битвы с Гвидионом оставался миг, до победы в ней — два мига. И магия пьянила крепче любого вина.…Марх с трудом вернулся в мир людей. Не сразу понял, сколько времени прошло здесь — с того дня, как он отправился к Касваллауну.
* * *
Тишина. Тишина — и удивительный, несказуемый мир в душе. Звезды мерцают во влажном воздухе. Медленно плывут облака — потом расходятся, открывая луну. Чуть ущербная. Кажется, тоже подтаяла от весеннего тепла. Небо вокруг луны не серо-синее, а — синева в прозелень, и этот цвет — глубже и мягче обычного ночного неба. Можно долго стоять и любоваться им. Просто стоять и смотреть на луну. Вдыхать ноздрями влажный предвесенний воздух, ни с чем не сравнимый запах этого времени: еще не весна, уже не зима. Слушать, как где‑то с крыши капает вода. Всматриваться в черный рисунок ветвей, такой красивый в свете луны. Просто — быть единым со своею землей. С обеими своими землями — и Корнуоллом, и — Аннуином. Весна не спрашивает, в какой мир ей явиться. Она приходит повсюду… ну, разве что иногда запутается в паутине времени, и в Аннуине эта ночь будет на век позже… или на век раньше. Неважно. Эта ночь, этот мягкий свет, этот мир и покой — он везде. Есть, был или будет… пусть люди разбираются со своими временами, старательно разделяя их. Время — для людей. Для Короля Аннуина нет времени. Для него есть только Сила. Сила, идущая сквозь миры. Сила, идущая сквозь сердце Короля. В эту ночь Марх не узнавал сам себя. Он, Конь, привыкший действовать, мчаться, преодолевать и побеждать, сейчас шел шагом или подолгу стоял, вслушиваясь во влажную ночь. Сейчас не хотелось ни спешить, ни вспоминать недавние удачи, ни думать о грядущих битвах. Черный Конь неспешно шел — то мимо людских селений, то,
De bella Britanicae
Кромка яви: Марх