<…> Всеволодъ же приде к брату своему Изяславу Киеву, целовавшеся и седоста. Всеволодъ же исповеда вся бывшая и рече ему Изяславъ: «братене тужи, видиши ли колико ся мне сключи: первое, не выгнаша ли мене и именье мое разграбиша? И пакы, кую вину вторую створилъ бехъ? Не изгнанъ ли бехъ от ваю брату своею, не блудилъ ли бех по чюжимъ землям, именья лишенъ бых, не створих зла ничтоже.
И ныне, брате, не туживе, аще будеть нам причастье в Русскеи земли, то обема, аще лишена будеве, то оба, азъ сложю главу свою за тя
».Статьи 1054 и 1078 гг. объединяет не столько лексическое сходство, сколько общая нарративная модель: в первой статье задается принцип действия, во второй статье демонстрируется его практическая реализация (однако нельзя исключать, что благородный поступок Изяслава мог инициировать появление соответствующего тезиса в статье 1054 г.). Следует заметить, что информация из статьи 1078 г. прямо отсылает к статьям 1068 и 1073 гг. В статье 1068 г. сообщается, что во время восстания в Киеве на княжеском дворе разграбили «бещисленое множьство злата и сребра, кунами и белью», а в статье 1073 г. говорится, что Изяслав «иде в Ляхы со именьем многым, глаголя, яко: „Симъ налезу вои“; еже все взяша ляхове у него, показавше ему путь от собе»[350]
. По всей видимости, эти статьи в основе своей сложились одновременно, но в процессе развития летописной традиции были искусственно «осложнены» дополнениями. Аналогичная нарративная модель связывает статьи 1054 и 1093 гг. В центре этой нарративной модели находится Всеволод Ярославич, которого летописец пытается представить самым любимым сыном Ярослава. О достоверности этого субъективного утверждения судить трудно, но нельзя не заметить, что статья 1093 г., как отметили еще М.П. Погодин, В.И. Сергеевич, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, А.Н. Насонов[351], является органичным дополнением к статье 1054 г.Таблица 4
Статья 1054 г.
(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 161).
<…> Все[во]лодуже тогда сущю у отця, бе бо любимъ отцемь паче всее братьи, е же имяше присно у собе.
Статья 1093 г.
(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 216).
<…> Бе же и самъ [Всеволодъ] въздержася от пья[нь]стваи от похоти, темь любимъ бе отцемь своимъ,
яко глаголаати отцю к нему: «сыну мои, благо тобеяко слышю о тобе кротость и радуюся, ако ты покоиши старость мою, аще ти подасть Богъ прияти власть стола моего по братьи своеи, с правдою, а не с насильемь, то егда Богъ отведеть тя от житья сего, да ляжеши идеже азъ лягу, у гроба моего, понеже люблю тя паче братьи твоее»Сравним еще два фрагмента этих же статей, повествующих о болезни и погребении Ярослава и Всеволода.
Таблица 5
Статья 1054 г.
(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 161, 162).
Самому же [Ярославу] болну сущю и пришедшю Вышегороду разболеся велми.
[По смерти Ярослава] Всеволодъ же спрята тело отца своего, възложьше на сани, везоша и Кыеву попове поюще обычныя песни, плакашася по немь людье [и] принесъ положиша и́ в раце мороморяне вь церкви святое Софье и плакася по немь Всеволодъ и людье вси.
Статья 1093 г.
(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 217).
Разболевшюся ему
[Всеволоду] велми, посла по сына своего до Володимера Чернигову.[По смерти Всеволода] Володимеръ же плакавъся с Ростиславомъ, братом своимъ, спрятаста тело его
и собрашася епископи, и игумени, и черноризьци, и попове, и боляре, и простиилюдье, [и] вземше тело его со обычными песнми положиша и́ въ святеи Софьи <…>.