Междумирье

– …между жизнью и смертью?! – выдохнул профессор, поперхнулся и закашлялся.

– Да.

– Нет! – неожиданно заупрямился профессор. – Это противоречит науке! Этого не может быть, потому что…

– Потому что наш профессор не хочет в это верить? – ехидно заметил толстяк Диоген. – Учитель, вы слишком прямы в своих объяснениях! Знания нужно вливать как лекарство – маленькими порциями. Расскажите ему немного про переселение душ – может, хоть это его заинтересует. Он так ловко отбрил студента на своей лекции, что ему самому было бы любопытно узнать, кем он был раньше.

– Переселение душ? – профессор недовольно поморщился. Началось в колхозе утро. Вернее, продолжилось. Сначала этот мальчишка нес околесицу про путешествие из тела в тело. Теперь во сне начало сниться то же самое.

Сергея Петровича прошиб пот – неужели он уснул во время собственной лекции?! Профессор впился в запястье ногтями, и почувствовал боль. Все было явью! Сократ взглянул на него с потаенной улыбкой, взял за руку и подвел к Пифагору – худому старику с тонкими нервными чертами лица. Великий математик ни на кого не смотрел, увлеченно рисуя прутиком на песке какие-то формулы.

– Профессор, – мягко проговорил Сократ. – Чтобы прошли все ваши страхи, которые не дают покоя вашей голове, я хочу подружить вас с Пифагором. Он может многое рассказать о переселении душ, он неоднократно доказывал это неверующим. Замечательный ученый, только вот своего ученика велел утопить только за то, что тот отказался верить, что любое число можно представить как сумму дробей, и по глупости задал вопрос: «А как же числа или ?» Да, друг мой Пифагор, ты тоже не безгрешен, не правда ли? Куда уж нашему гостю с его упрямым желанием повергнуть своего ученика. Пифагор, как на твой взгляд, профессор достоин звания мудреца?

– Нет, старейшина. Он был не слишком уверен в своей правоте. А если человек не уверен, он не мудр. Вот Диоген – тот действительно был мудр. Может, профессору лучше сдружиться с ним?

И хитро сощурившись, Пифагор указал пальцем на толстяка, лениво рассматривающего свой бокал, и заговорил с нескрываемым ехидством в голосе:

– Интересно, ответы на какие вопросы ищет он в своем бокале? Или ему не нравится местное вино – он предпочитает винодельни Александра Македонского? Расскажите, благочестивейший Диоген, за что это великий завоеватель вместо того, чтобы отрезать ваш длинный язык, дал вам ведро монет?

Диоген изобразил сплошное благодушие и ласково улыбнулся Пифагору:

– Я сказал Александру, чтобы он не загораживал мне солнце, когда македонский царь пришел на меня посмотреть как на главную достопримечательность завоеванных им Афин. До меня ему еще никто не говорил, что человек может заслонить собой светило.

– После этого Диоген ушел в поход вместе с Александром, – продолжил Пифагор, – но вскоре ему наскучила такая жизнь, и он запросился домой. Александру тоже было не до философа, и Диоген вернулся в Афины. Сам растолстевший, как бочонок, он едва влезал в свою бочку, в которой так и продолжал жить. Однако свой ехидный нрав он не умерил. Платон, ведь и тебе досталось от этого циника, верно?

Платон недовольно поморщился и махнул рукой. Сократ удивленно поднял брови, словно он ничего не знал о тысячелетнем споре: что такое человек.

– Так вот, уважаемый, – продолжил Пифагор, – когда Платон написал, что человек – это двуногое прямоходящее существо без шерсти и перьев, Диоген тут же ощипал… петуха и не поленился, пронес его по всем Афинам, горланя: «Посмотрите-ка на платоновского человека!». И пришлось посрамленному Платону сделать стыдливую приписку о том, что хоть у человека нет шерсти и перьев, у него есть плоские ногти…

* * *

Сергей Петрович слушал и не слышал. Рассказы философов друг о друге лишь отвлекали от понимания сути происходящего. На душе была сумятица. На душе? – удивился он своей мысли. Ее нет, души. Он это точно помнит – ведь он верил в это раньше. До того, как попал в Междумирье. Неужели душа может путешествовать? Нет, этого не может быть!

Профессор плотно стиснул челюсти и тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль о том, что он, кажется, начал сомневаться в своей правоте.

Сократ присел на топчан и обратился к Сергею Петровичу уже по дружески, как к равному:

– Ну что же, уважаемый профессор. Жаль, что сегодня с нами нет Аристотеля. Он такой же упрямец, как и ты, юноша. Он великий ученый, открыл круги кровообращения – а потом люди о них забыли на две тысячи лет. Он описал органы чувств, причем последним, шестым, он назвал любовь – за то, что она неожиданно возникает и также неожиданно может закончиться. Аристотель так верил в силу ума и опыта, что был очень удивлен, когда попал сюда, в Междумирье. Он понял, наконец, что невозможно все узнать при жизни, что есть вещи запредельные для понимания, их невозможно объяснить обычной логикой.

– А почему я попал в Междумирье? Я же не Аристотель, мне далеко до него…

Сократ согласно кивнул головой и поправил полу длинного белого хитона.