— Ну так вот, — продолжил между тем академик, — что касается космических символов, то два наших аппарата, «Вега-I» и «Вега-II», — это, кстати, мирный космос, — он посмотрел на Кузанни, — в проекте участвуют и французы, мы никому дороги не закрываем, милости просим, — летят сейчас к комете Галлея, чтобы сблизиться с нею на минимальное расстояние… Трудно что-то предполагать, но я не исключаю возможности того, что наши «Веги» могут способствовать землянам, американцам в том числе, избежать каких-то катаклизмов… Научный просчет вероятии — великая штука, без этого теперь жить нельзя… А знаете, кто был вторым человеком, засвидетельствовавшим закономерность приближения к Земле кометы Галлея?! Великий Джотто ди Бондоне! Да, да, именно он!
— Кто это? — спросил Кузанни. — Мы, американцы, не боимся показаться дикарями, сразу спрашиваем о том, что нам не известно…
— Это, между прочим, хорошо, — заметил Степанов. — Хуже, когда человек не знает, но молчит, а пуще того — кивает, мол, как же, как же, все известно, а сам ни в зуб ногой… Вы ближе к детям, чем европейцы, давай вам господь, Юджин…
— Только б шаловливые дети кнопочку не нажали, — усмехнулся Нолик. — Так вот о Джотто… Джотто, дорогой Юджин, был, во всяком случае я так считаю, основоположник раннего Возрождения, великий итальянский художник, наблюдавший приход кометы. В тысяча триста втором году. Каково?!
— Этот Джотто не только рисовал, но и строил всякие там аппараты? Вроде Леонардо? — с обезоруживающей простотой спросил Кузанни.
«Нет, все же американцы в массе своей действительно большие дети, — подумал Степанов. — Наверняка он прочитал в какой-нибудь книге о Леонардо или в Италию слетал на летний отдых, вот и брякнул; ни один русский человек, считающий себя интеллигентом, никогда бы не задал такой вопрос, да еще без тени смущения! А может быть, — возразил себе Степанов, — такая открытая наивность есть вненациональный удел настоящего таланта? Юджин по-настоящему талантлив, блистательный режиссер…»
Нолик мельком глянул на Степанова; в уголках его тонкого рта затаилась едва заметная улыбка (когда академик смеялся, лицо его сразу же менялось: рот становился округлым, от кажущейся жесткости не оставалось и следа — сплошное озорство: ни дать ни взять, студент третьего курса). Ответил он, однако, серьезно:
— Нет, Юджин, Джотто не был ни механиком, ни астрономом, в отличие от Леонардо… Но я утверждаю, что именно он начал через два года после того, как наблюдал очередной подход к Земле кометы Галлея, писать фреску «Поклонение волхвов»…
— А как он ее наблюдал? — снова спросил Кузанни. — Через телескоп?
— Тогда еще не было телескопов, Юджин. Он наблюдал ее невооруженным глазом, но как художник. А всякий настоящий художник — это мыслитель… Так вот, в той фреске — ее знает весь мир, вы ее тоже наверняка знаете — он нарисовал волхвов, которые пришли в Вифлием,
— Верно. — Кузанни кивнул, — Пока я не заглянул в кратер вулкана, ничего не мог понять про Помпею…