Межконтинентальный узел

…Когда Данилыч, поглядев на свои громадные, тридцатых еще годов, часы, сказал, что пора возвращаться на «подскок», они поднялись в безоблачное небо на «Антоше». Через минуту после того, как самолет начал набирать высоту, с льдины неожиданно потянуло белое облако; Данилыч недоуменно поглядел вниз: на том месте, где только что стоял самолет, медленно расходилась дымная трещина и упругое белое облако, словно ядерный взрыв, быстро поднималось в голубое небо, расходясь упругим грибом, закрыв за минуту всю станцию – белым-бело, ни зги не видно…

– Ну и ну! – покачал головой Данилыч. – Хороши бы мы были, опоздай на минуту! С меня бы голову снесли: «бросил “подскок”», «самоволка» и все прочее…

Из кабины высунулся второй пилот и, сняв наушники, крикнул Данилычу:

– Наш «подскок» тоже порвало! Видимость нулевая! Куда же нам садиться?! И там все закрыто, и здесь!

– Выдержка, – словно бы самому себе, негромко сказал Данилыч, и Степанов заметил, как лоб старого пилота начал покрываться мелкой испариной. – Выдержка и еще раз выдержка!

– У нас топлива на полчаса! – крикнул второй пилот. – Что будем делать?! В торосы врежемся, кранты колеса!

– Выдержка, – с тихой отчаянной яростью повторил Данилыч. – Только выдержка!

Он был очень похож на героев Хемингуэя, наш Данилыч, – такой же мужественный и добрый; Хемингуэй писал человеческие эталоны, которые потом стали общечеловеческими характерами, – вот в чем его гениальность…

2

…В утреннем выпуске газет, которые Кузанни купил в холле отеля, был напечатан огромный портрет Кулькова; заголовок сразу же бросался в глаза: «Я больше не могу молчать об угрозе Кремля странам свободного мира! В тайных лабораториях идет лихорадочная работа по созданию новых систем космических ракет! Выиграть время, не дать осуществить противоспутниковую оборону Запада – мечта московских заправил!» Чуть ниже петитом набрано: «Сенсационное разоблачение выдающегося русского ученого, профессора Геннадия Кулькова, возглавлявшего в России исследования в области ракетостроения».

– Значит, это его убили? – тихо, словно бы самого себя, спросил Кузанни; он уже с утра крепко выпил, достав из мини-бара в номере три семидесятиграммовые бутылочки виски; потом перешёл на джин, обнаружил шкалик русской водки; глаза его покраснели, стали нездорово-лихорадочными, пальцы то и дело сжимались и разжимались. «А ведь начнет драться, – с тоской подумал Степанов, – ничего не понимаю; Славин не мог подставить меня, это исключено; что-то не сработало? Что? Где?»

– Включи радио, – попросил Степанов. – Или телевизор…

– Зачем? Тут, – Кузанни ткнул пальцем в газету, – все сказано. Лучше не напишешь…

– Тем не менее ты не будешь возражать, если я включу телевизор? Пожалуйста, не возражай…

Кузанни ткнул пальцем кнопку в ящике; передавали музик-ладен[25], веселые негры самозабвенно пели старую песенку, заново аранжированную.

– Почему они до сих пор не передают про то, что на пустыре убили двух снайперов? – задумчиво спросил Степанов; он говорил медленно, как бы через силу, глядя прямо в глаза Кузанни. – Видимо, готовят удар… Наверное, в вечерних выпусках выдвинут версию о том, что преступление совершили люди, которых тренирует и содержит София.

– А если нет?

– Тогда ты волен в любых действиях, Юджин, – ответил Степанов. – Я не посмею возражать… Пойдем за проявленной пленкой, они же получили с тебя за срочность, пойдем, пока не начались «последние известия», пленка может оказаться такой, что ее уворуют…

– Ты что-то знаешь, – с болью, как-то растерянно сказал Кузанни. – Но не говоришь мне. В твоих словах есть логика… Действительно, отчего молчат про пустырь? С твоим посылом можно было бы согласиться, не убей они человека… И ты знал, что это произойдет… Ты знал… Цель оправдывает средства? Это не по мне, Дим… Это вандализм, это инквизиция двадцатого века… Мне очень стыдно за то, что произошло, я как обгаженный…

И Степанов сказал:

– Я тоже.

3

Генерал, сидевший возле телефонных аппаратов, чувствовал, как у него от боли онемел затылок; последние дни он и ночевал в своей маленькой комнате отдыха при кабинете, потому что связь с Берлином поддерживалась чуть ли не ежеминутно, а после акции начала поступать информация из Женевы и Вашингтона – практически беспрерывно.