Межконтинентальный узел

В о п р о с: Как обусловливалась возможность вашей встречи и опознания Джонсона?

П е н ь к о в с к и й: Мне было сообщено, что Джонсон прибыл в Москву недавно, как будто, если память не изменяет, на должность второго секретаря американского посольства по вопросам или культуры, или сельского хозяйства (я сейчас точно не помню). В письме было сказано, что я должен ознакомиться с личностью Джонсона по его фотокарточкам, которые мне покажет Гревилл Винн, и что впоследствии я смогу с ним встречаться на официальных дипломатических приемах, куда меня будут приглашать.

В о п р о с: Кроме фотокарточек какие были установлены условности опознания вами Джонсона?

П е н ь к о в с к и й: Я прошу прощения. В Париже был разговор, что в последующем, если будет выходить на меня новое лицо для поддержания связи, то у него должна быть защепка на галстуке, инкрустированная красными камешками.

В о п р о с: Следовательно, в Париже об этом был разговор?

П е н ь к о в с к и й: Да. Я прошу прощения, я забыл о содержании этого разговора, но он был общего характера, без связи с Джонсоном или кем-либо другим.

В о п р о с: Джонсон - это настоящая фамилия?

П е н ь к о в с к и й: Нет, его настоящая фамилия Карлсон.

В о п р о с: А когда вы об этом узнали?

П е н ь к о в с к и й: Я об этом узнал в последующем, когда с ним познакомился.

В о п р о с: Какие задания вы получили от разведчиков в Париже?

П е н ь к о в с к и й: В Париже я получил задание продолжать фотографирование технических материалов в Комитете, причем стараться фотографировать материалы послевоенного периода, последних лет.

В о п р о с: Какое еще задание у вас было в Париже?

П е н ь к о в с к и й: Я получил задание быть готовым к принятию инструкций по радиопередаче, внимательно их изучить на базе той практической подготовки, какую я получил во время пребывания в Париже, и быть готовым к принятию самой техники.

В о п р о с: Получили ли вы задание на расширение своих знакомств с военнослужащими Советской Армии и Военно-Морского Флота?

П е н ь к о в с к и й: Да, мне было предложено расширить круг таких знакомств.

В о п р о с: Для какой цели?

П е н ь к о в с к и й: Для получения от них различной военной информации, которую мне нужно было запоминать и передавать разведчикам.

В о п р о с: Еще какое задание вы получили?

П е н ь к о в с к и й: Получил подтверждение поддерживать связь с Анной. Это было связано с тем, что г-н Гревилл Винн длительный период не приедет в Москву. Так оно и вышло.

В о п р о с: Интересовались ли иностранные разведчики какими-либо документами военнослужащих Советской Армии и Военно-Морского Флота?

П е н ь к о в с к и й: Иностранные разведчики спрашивали, какие у меня возможности доступа к документам военнослужащих. Я сказал, что могу попросить у товарищей под каким-либо предлогом удостоверение личности, просто в порядке любознательности. Ужиная с одним офицером (фамилию его я не помню), я попросил у него удостоверение личности и затем описал его в донесении...

...Над замечанием Пеньковского о том, что фамилию офицера он не помнит, генерал сидел особенно долго, а потом снял трубку телефона и снова набрал номер генерала Васильева:

- Александр Васильевич, к вам на этих днях Славин подъедет, можно? "Нигде так грустно не думается, как в самолете"

После того как в Вене вышли д и п ы [так кратко именуют дипломатических курьеров], в первом классе стало совершенно пусто; вылет отчего-то задержали на три часа. Когда взлетели, Степанов пересел к иллюминатору, вмонтированному в запасную дверь, и отчего-то неотвязно вспоминал своего давешнего приятеля Мирина, его патологический страх перед самолетом. Тридцать лет назад, кончив МГИМО, он был распределен на работу в ВЦСПС, приходилось летать с делегациями чуть ли не ежемесячно; забивался в хвост, убедив себя, что в случае аварии именно там есть шанс остаться в живых: наивная вера в сопротивление массы металла неуправляемой и стремительной силе удара об землю; Степанов приводил ему статистические данные: больше всего погибают на дорогах, казалось бы, самый привычный и безопасный вид транспорта- автомобиль; потом - море, кораблекрушения; железнодорожные катастрофы, а уж затем авиация - самый безопасный способ передвижения второй половины двадцатого века.

Мирин слушал его не перебивая, кивал вроде бы соглашаясь, а потом заметил: "Я прочитал в "Фигаро" отчет о трагедии на Тенерифе; мне врезалась в память лишь одна фраза: на летном поле собирали "фрагменты трупов". Представляешь? Или ты лишен фантазии такого рода?"

Свой самый лучший рассказ, посвященный авиакатастрофе, Мирин назвал "Спешу и падаю". И после этого вообще перестал летать - только поезд.