Межледниковье (СИ)

Забегая вперед, скажу, что на протяжении всей моей дальнейшей литературной жизни, вплоть до сегодняшнего дня, меценатов более я не имел. Если только я пра­вильно понимаю под этим словом некую дружескую опору, поддерживающую десни­цу, литературно значительную или, по крайности, сановную. "Старик Державин нас заметил..."

33

В подвале за занавеской жизнь шла своим чередом. Вместе с нами постоянно сидел теперь наш радист-хозяйственник Паша Филиппов, дальневосточник со стажем, бывший военный моряк, тонувший вместе с кораблем, побывавший даже в штрафниках, человек бурной биографии, начиная с происхождения — по линии знаменитого булочника.

Однажды, ближе к весне, к нам за занавеску вошел белозубо улыбающийся человек, в расстегнутом пальто, в лихо насаженном набок берете. Вид его был настолько располагающим, что я, еще не зная, кто это, заулыбался ему в ответ. Да и все заулыбались.

— Леня, здорово! Привет, Леня! — зазвучали голоса моих сотрудников.

Это был Леня Обрезкин, один из двух братьев Обрезкиных, работавших в партии в прошлом году. Об этих братьях я был много наслышан: о них с удовольствием рассказывали и Герман, и Левитан, и Витя Ильченко, обычно немногословный. Борис Обрезкин, товарищ Германа и Вити еще по Сихотэ-Алиню, покалечивший здоровье тамошними маршрутами и прочими издержками геологического быта, в прошлом году работал уже больным. Это бы тот самый. "Боб", которому вместе с Германом адресовал свое стихотворное письмо Юра Альбов, тоже сихотэалинец: "Дождь истрепал все нервы. Трудно ходить без троп. Выпить бы, что ли, Герман, Выпить бы, что ли, Боб..."

Ленька — о нем разговор особый, поскольку был он одним из самых памятных людей в моей жизни — Ленька Обрезкин попал в геологию лишь в прошлом году, по настоянию брата, чтоб не спился в городе, где он шоферил в тресте очистки. Оба брата были коренными питерцами с Фонтанки, оба были во время войны в армии. Ленька набил морду майору, получил срок и отмотал его на Колыме. В лагерь угодил он настолько свирепый по быту и смертности, что даже в те времена после какой-то комиссии начлага расстреляли за вредительское превышение власти.

Ленька остался жив. Выжил он и тогда, когда страшно покалечился на руднике. Он стоял на терриконе и увидел как кто-то идущий. внизу хочет бросить недокуренный "бычок". С криком "Не бросай, оставь!", Ленька побежал вниз, его догнала сорвавшаяся вагонетка, так вместе с вагонеткой его и выбросило к подножию террикона. Очнулся он от того, что его пихал ногой вохровец: "Вставай, падла!" Ленька поломал обе ноги, крестец и руку. В больничку его положили формальности ради: все равно не выживет. Он выжил на удивление тамошним коновалам, только еще долго хромал. Подкармливал его земляк, ленинградский вор. Этого "вора в законе" за отказ работать забили ломами вохровцы. "Смотри, Хромой, — сказал тот перед смертью Леньке, — будешь менять пайку на махру и на чай — сдохнешь".

После амнистии пятьдесят третьего года, проработав сколько-то времени на том же прииске уже "вольняшкой" — вольнонаемным, Ленька вернулся в Ленинград и вскоре загремел на новый срок, уже на "стройку коммунизма", на Куйбышевскую ГЭС. По сравнению с Колымой, по его словам, это был курорт.

За что он получил второй срок, я так и не узнал. Во всяком случае, при бытовой кристальной честности к соцсобственности Ленька относился с полным презрением: "Тебя это сраное государство грабит, как хочет, и тебе его грабануть — дело святое", — говорил он.

В тот день Ленька зашел к нам поговорить с Германом о предстоящем сезоне: когда планируем отъезд, когда начнут функционировать экспедиционные курсы техников-радиометристов, ему их нужно было пройти.

Через полчаса мы все сидели в облюбованной шашлычной, и я уже точно знал, с кем буду ходить в маршрут.

Приближался полевой сезон. На "весновку" (на заброску продуктов и снаряжения на полевую базу) уже укатил Паша Филиппов, чуть позже, в помощь ему, отправился Витя Ильченко. Герман и Володя Левитан уехали на совещание в Хабаровск, в управление. Встретиться мы должны были уже в Большом Невере, куда из Нижней Тамбовки (с Амура) перебазировалась база экспедиции.

Перед своим отъездом Герман Степанов (по моей просьбе) сходил в Горный на распределение Гришки Глозмана. Тому, как год назад мне, грозило распределение в какую-нибудь дыру, где он был бы никому не нужен. Герман подал на него заявку Дальневосточной экспедиции, и это решило дело. После защиты диплома и военных сборов Григорий должен был работать с нами.