Межмировая таможня

— Ничего ты не понимаешь, — покачал головой Артуро, — совсем ничего. Душу убить нельзя, потому что она бессмертна. Гораздо страшнее, когда наоборот — ее заставляют жить среди живых, понимаешь? Мы проконсультировались у… ладно, обойдемся без имен… Хотя что я, у тебя же третий допуск! Я консультировался с В. М. Тенсесом, одним из крупнейших теоретиков анализа сущностей, и он подтвердил: ни одно уравнение, ни одна формула строго не запрещают подобного варианта. То есть человек умирает, а его душа остается в потоке реального пространства-времени, хотя она совершенно не приспособлена к этому существованию. До сих пор это считалось невозможным, и даже сам В. М. Тенсес был поражен результатами своих построений — ему просто в голову не приходило проверять данный вариант, хотя сама проверка заняла у него всего несколько часов.

Я прикинул про себя стоимость нескольких часов срочной работы Высокого Мага и мысленно охнул. И тут же, почти без паузы, мои мысли переключились на суть сказанного. Слабое место в рассуждениях Артуро было видно невооруженным глазом.

— А как же призраки? И эти, потерянные, души… Они ведь давно известны!

— Ты всерьез думаешь, что кусачие летающие черепушки — это действительно потерянные души? Конечно, они известны — мне даже как-то охоту на них устраивали. Знаешь, попадешь в такую из шотгана, а она так забавно разлетается… — Он невесело усмехнулся: — Это всего лишь искаженные проекции, самопроизвольные или спровоцированные. А я говорю про душу, полностью оставленную жить здесь, в абсолютно не свойственном ей мире. Страшном мире. Время-то здесь движется, и вместо того, чтобы быть отделенной от ужаса смерти Безвременьем, она здесь этот ужас переживает столько раз, сколько мгновений прошло с момента ее расставания с телом.

— Сколько мгновений? Но ведь это не секунды и не минуты — мгновение может быть каким угодно маленьким.

— Ну вот, ты наконец понял. Именно так. Для души, оставленной в нашем мире, все ее существование — это боль и ужас. Ужас и боль.

Артуро запрокинул бутылку, и под мерное бульканье она опустела окончательно.

— Ты еще молод, Айше, даже по нашим человеческим меркам. Что такое ужас и боль, ты просто не знаешь и поэтому не боишься их так, как стоило бы бояться. А вот я это знаю, потому что стар — тоже по нашим меркам, конечно. И когда я узнал обо всем этом — мне стало страшно. Потому что сделанное один раз может быть сделано дважды. Трижды. Стократно и с кем угодно, потому что душа — она ведь беззащитна! Поэтому и Ринель в панике, и Ак-Барс поджал хвост, а Лорд… Хм, я думал, что никогда не увижу напуганного Лорда. А ведь он напуган — хотя и скрывает это лучше, чем кто-либо из нас.

— Но… — я был настолько ошарашен услышанным, что невольно хотелось найти какое-нибудь другое объяснение, и словно за соломинку ухватился за последний аргумент: — но ведь раз душа — это проявление тонкого мира, значит, она не может делать ничего материального? И тогда украденный грош абсолютно ни при чем и все наши построения неверны…

Артуро выслушал меня, закрыл глаза и глухо заговорил:

— Я был бы рад сказать тебе, что ты прав. Но дело в том, что именно этот проклятый грош окончательно убедил нас в реальности происходящего. Почти у всех народов в обитаемых мирах считалось, что душа умершего переходит в иной мир, а смерть — всего лишь поводырь. Поводырю принято платить, у разных народов по-разному. Ты ведь умный мальчик, ты должен знать, что тонкие сущности во многом зависят от того, какими их представляют живые. — Лицо рыцаря стало совсем неподвижным, продолжали шевелиться только губы: — Душа способна нести с собой материальный предмет — тот, которым нужно заплатить последнюю дань. Темные эльфы считают, что привратнику в Последнюю Залу надо давать один грош.

* * *

Би-генерал Угыт-Джай ввалился в контору примерно через час после того, как я оставил Артуро в его кабинете и попробовал вновь попасть к Ринель. Но ни в ее кабинет, ни в Архив, ни еще куда бы то ни было пройти не получилось, и этот час пришлось просидеть за одной из общедоступных дверей, в компании шкафов и кактусов. Словоохотливостью компания не отличалась, и, наверное, это было к лучшему: несмотря на уверенность Артуро в том, что я еще маленький и ничего не понимаю, его рассказ на меня впечатление произвел. До такой степени произвел, что ни о чем другом я не мог ни думать, ни говорить, одновременно при этом дико не желая ни новых мыслей, ни разговоров на эту тему.

Само собой, что от мыслей спрятаться было некуда, но кактусы хотя бы помалкивали — и на том спасибо!

Время от времени я честно подходил к зеркальной двери, но туннели оставались заблокированными, и я возвращался к памятному по первому дню стулу, у которого одна ножка была короче другой. Занимать место, на котором обычно восседала здесь Ринель, я все-таки не решился, особенно когда вспомнил, в каком состоянии она была сегодня с утра. Мало ли, вдруг появится и вообразит невесть что!