Мезоамерика

Добраться от Гвадалахары до пещеры предков уичолей можно двумя способами. Первый – это доехать до ближайшего «заповедного» селения на машине, а потом несколько дней пробираться пешком или на мулах по тропам. Второй – долететь на пятиместном самолетике до центрального поселка с 800-метровой взлетно-посадочной полосой, оплатить его возвращение в определенный день и добираться всего два-три дня до нужного места все так же пешком или на мулах по тропам среди гор и ущелий. В обоих случаях чужаков должен сопровождать специальный человек, выделенный общиной. Он является не только проводником и погонщиком мулов, но и тем, кто запрашивает разрешение у властей, духов и богов на продвижение по землям уичолей.

Рядом со взлетной полосой валялось нечто похожее на холодильник, что вызвало бурное возмущение у Бешеной Дакотки. Это был вовсе не холодильник, а туалет, устанавливавшийся поверх обычной ямы. Оказалось, что совсем недавно это чудо цивилизации усилиями самой Тиахоги было торжественно открыто прямо посреди поселка. Но как только заглох гул моторов самолета, увозившего высокую делегацию, индейцы с удовольствием разгромили туалет и выкинули его в лес. Та страсть, с которой Бешеная Дакотка не переставала повторять в своих горестных причитаниях слово «туалет», меня несколько удивила. Но весь смысл этой общественной драмы открылся несколько позже, когда мы добрались до ближайшего поселка…

Наша небольшая экспедиция состояла из Фернандо – «Отца реки оленей», Тиахоги, доставлявшей в селения заменитель материнского молока для истощенных младенцев и попытавшейся установить первый «цивильный» сортир, врача Хуана, обследовавшего и лечившего индейцев, и меня, человека, единственной заслугой которого перед уичолями была дружба со всеми остальными. Правда, позже выяснилось, что и у меня было важное достоинство – только я могла произносить звук «ы», который есть в уичольском языке и который ни за что не сумеют произнести ни испаноязычные мексиканцы, ни тем более американцы. Оказалось, что именно через меня местные духи решили передавать свои послания. Сопровождали нас двое – Марселино, занимавший в селении административный пост и выполнявший функции жреца-шамана маракаме, и Лино, должностью которого было хранение и соблюдение традиций. Дата нашего приезда, которая так долго высчитывалась индейцами, совпадала с главным событием года – хикури нейра – праздником пейота, который должен был проходить в шестое полнолуние после зимнего солнцестояния, накануне сезона дождей. Это был праздник уичольской «троицы», в которую входят олень, пейот и маис. Дело в том, что праздник состоял в принесении в жертву оленя (или его заменителя бычка), общении с богами с помощью пейота-психоделика и тем самым получении разрешения на посевные работы. Мы же приехали накануне этого события, чтобы успеть посетить пещеру предков.

Ах, как прекрасен бутон Хикури!
Пойдем же на его землю,
где он возник
и где он прячется,
как олень, затаившийся в траве
Вирикоты.

Путь к бутонам

здесь пролегает.
Через Вирикоту пролегает.
Говорят, что ты здесь, и я иду
искать тебя.
И хотя я не безгрешен, как ты,
я иду здесь,
и иду за тобой.

Вирикота, Вирикота,

кто знает, почему
плачут бутоны?
Кто мог бы это объяснить?
Кто может об этом догадаться?
Вирикота, Вирикота,
кто знает, почему
бутоны плачут.

Вирикота, Вирикота,

где рождаются бутоны,
где цветут бутоны,
ожерелья из цветов и ветра,
Вирикота.

Там, у подножья Вечной Горы,

дышат бутоны: божественное одеяние,
влага любящей матери: роса.

И из сердца пейота

выходит туман, Голубой Олень выходит,
спускается дождь,
спускается Голубой Олень.

Восходит маис, раскрывается бутон.

Поет бутон: «Я – Олень».
А олень поет: «Я – Бутон».

И там, в божественной земле,

слышна песня.
Поют боги, горы
и холмы поют,
и поют бутоны.

Только там, в Вирикоте,

слышна песнь жизни,
вечная песнь жизни,
Только там, в Вирикоте,
только там можно услышать ее.