Мезоамерика

Наша инициация выглядела так: мы выстроились вокруг Лино, стоявшего спиной к скале, перед самым входом в пещеру. В щель были воткнуты привязанные красной ниткой к палочкам перья – священный предмет. Лино стал бормотать молитвы, обмахивая каждого по очереди с головы до ног перьями и окропляя девственной водой. Затем перья следовало также воткнуть в щель. Суть молитвы сводилась к уговорам отказаться от плохих мыслей и поступков, что напомнило мне христианскую литургию. Только после этого можно было продолжить обряд инициации и заодно войти в пещеру по узенькому проходу над обрывом. Затем следовала тесная, шириной не более полутора метров, расщелина между вертикальными, устремленными в небо, обрывами скал. Этот единственный доступ в пещеру в представлениях индейцев уподоблен женскому влагалищу. Причем небольшой продолговатый камень посреди узкой дорожки символизирует клитор. Об этом со всеми физиологическими подробностями буднично сообщил Марселино, что ввергло мою приятельницу Тиахогу – не этнографа – в некоторый шок. Далее человек попадает в пещеру «матери-земли», отождествляемой с материнским лоном. Центральным местом этого святилища является расположенный прямо у северной стены на скользком почти вертикальном возвышении крохотный, диаметром около 20 см, источник серной воды. С западной стороны этой «пещеры-матки» бьет источник чистейшей горной воды, который в сезон дождей превращается в бурный поток. Вход в эту каменную пещеру-матку приравнивается к смерти, а выход – к рождению.

При входе в каменистое священное «лоно матери» нами был получен еще один «знак». Повезло опять мне – я чуть не наступила на ядовитую змею, которая никуда не ползла, а извивалась, зарывшись головой в гальку. Лино и Марселино долго стояли и смотрели на нее, пытаясь понять смысл знака. Логика их рассуждений была примерно такова: я на змею не наступила и она меня не пыталась укусить – это хорошо. Змея от меня не бежала – это тоже хорошо. Обычно змеи так не делают, и поведение ее было расценено как странное. В целом же знак следовало воспринять как благоприятный: можно входить в пещеру.

Илл. 83. Фигурки из штата Веракрус часто изображают улыбающихся людей. Существует предположение, что это состояние достигалось с помощью специальных наркотических средств

Вся система ущелья, ведущего в пещеру предков, построена на комбинации направлений на север и на запад. При этом само ущелье как бы изогнуто в форме буквы U, на левой оконечности которой расположена «мать-пещера», а на правой – «пещера душ». Таким образом, к душам умерших можно пробраться, лишь пройдя через «материнское лоно» и совершив затем долгое и достаточно рискованное путешествие по каньону.

Само обиталище душ умерших представляло собой неглубокую нишу. Обрушившийся каменный блок некогда покрывавшего эту часть пещеры верхнего свода производил впечатление следов вселенской катастрофы или рухнувшей крыши некого гигантского сооружения, соизмеримого разве что с творениями богов. Здесь не было источника воды, но был «водяной глаз» – место, где вода просачивались сверху, сквозь толщу каменного свода. Рядом с ним был прорыт небольшой, в рост человека, тоннель примерно 10-метровой длины. Именно здесь находилось множество ритуальных пучков перьев, воткнутых в грунт, и следы возжиганий.

У самого входа в это таинственное место, прямо над глубоким ущельем, располагалась небольшая площадка с кострищем и семью маленькими домиками – храмами. Высота домика едва превышала человеческий рост, а площадь составляла не более квадратного метра. Число домиков – семь – также соответствовало общим представлениям мексиканских индейцев о «Семи Оставленных Домах», «Семи Ущельях» или «Семи Пещерах». Однако главным считался один из домиков, поставленный ближе всего к ритуальному костру. В домиках полагалось оставлять подношения богам. Они могли быть самыми простыми – от вышедших из употребления монет, пуговиц и перьев до сосудов и более дорогих подарков. Причем самые дешевые подарки просто клались на пол, ценные крепились к балкам домика, а самые священные укладывались в ямку посреди пола под камень. Оказалось, что у всех, кроме меня, были припасенные заранее подношения – а мне пришлось снять с себя часы и в качестве достаточно ценного подношения подвесить их на балку домика. Больше всего меня поразил обрыв ущелья – он, как хорошая городская свалка, весь был завален «старыми» подношениями, регулярно выбрасываемыми, чтобы освободить место для «новых».