Мгновенье славы настает… Год 1789-й

Кроме грозного марша Рейнской армии устрашали неслыханные формулы, гремящие лозунги, быстро перелетавшие через Европу до самых отдаленных краев; слова, тем более впечатляющие, что французский язык ведь, по существу, родной для правящей России, — не нужно дожидаться перевода, чтобы вздрогнуть и оторопеть. И вот многократным эхом разносится:

"Мир хижинам, война дворцам!";

"Аристократов — на фонарь!" ;

"Гражданин! Что сделал ты для того, чтобы быть расстрелянным в случае прихода неприятеля?"

В эту пору некоторые здравомыслящие русские дворяне начинают учиться ткацкому, сапожному или (как офицер, будущий знаменитый генерал Раевский) переплетному делу, чтобы не пропасть от голода, когда придут якобинцы: в том, что придут, сомнений почти не было. Где было предвидеть даже умнейшим аристократам, что якобинцы действительно явятся, но… из их собственной среды; что через треть века дочь генерала Раевского добровольно поедет в Сибирь, чтобы разделить судьбу своего мужа, Сергея Волконского, князя, генерала, добровольно превратившегося в "русского якобинца". Но это потом — много позже…

А пока что — Страх…

Боялись реальных вещей и призраков. 1 марта 1792 года скоропостижно умирает австрийский император Леопольд II; две недели спустя на балу в Стокгольме заговорщик убивает шведского короля Густава III. Позднейшие историки решительно не находят в двух этих эпизодах "французской интриги"; однако в Петербурге тут же распространился слух, будто якобинцы рассылают специальных людей для истребления всех европейских монархов. Сразу нашлись "осведомленные люди", утверждавшие, что на очереди — Екатерина II и что мэр революционного Парижа Петион держал пари: к 1 июня императрицы уже не будет в живых. Дальше — больше: царица, вообще женщина не трусливая, пишет, что "боится сойти с ума от этих событий, которые потрясают нервы". Из Берлина даже пришло секретное сообщение, называвшее имя предполагаемого убийцы — "француз Бассевиль".

По этому поводу Екатерина пишет распоряжение начальнику петербургской полиции: "Если найдете Бассевиля, то если сыщутся при нем склянки или порошки, оные стараться как бы нечаянно не разбить и не рассыпать… И особенно, чтобы никто не открывал, ибо может быть вредно". Повсюду обыскивали французов, удвоили наблюдение за французским посольством, и вскоре окончательно выставят из России поверенного в делах Женэ.

Великий страх нарастает, и мы, конечно, точно знаем главные календарные даты этого нарастания…

22 сентября — 10 августа — 21 января…

Свержение монархии, провозглашение республики…

Екатерина-Храповицкому: "Нечто вроде Карла I… Это чудовищно!"

Сегодня, разглядывая карту Европы и мира, мы находим лишь остатки монархических режимов. Кажется, только в Саудовской Аравии сохранился строй, близкий к абсолютизму. Рассказывают, будто свергнутый в 1952 году египетский король Фарук горько пошутил: "Скоро в мире останется только пять королей: четыре карточных, а также никому не мешающий король английский". Действительно, короли, императоры, султаны почти совершенно выбыли из игры; меж тем еще в 1870 году, то есть сто с небольшим лет назад, единственными европейскими республиками были Швейцария и крохотное Сан-Марино. Из крупных же государств мира — только Соединенные Штаты, которые, впрочем, "не в счет", ибо образовались, так сказать, на чистом месте.

Для жителей XVIII века республика была понятием, знакомым преимущественно из учебников древней истории: республика Афинская, Римская, впрочем, в конце концов не устоявшие перед монархическим напором.

И вот рушатся тысячелетние понятия, возвращаются "древние времена". Это ощущение неслыханной новизны, очевидно, и привело к тому, что с помощью гражданина Ромма даже старая эра отменяется, и первая Французская республика выходит на историческую сцену "1 вандемьера 1 года" (любопытно, что ни до, ни после самые могучие революции все же не отменяли привычного летосчисления!).

А затем — республиканский Конвент, суд над Людовиком XVI; 21(10) января 1793 года монарх обезглавлен. Через три недели, 10 февраля (30 января), известие достигает России.

В тот же день русскому двору предписан шестинедельный траур; издан специальный указ о высылке французов из России, "исключая тех, которые под присягою отрекутся от революционных правил". Парижу посланы проклятия в самых сильных выражениях.