Мгновенье славы настает… Год 1789-й

Храповицкий продолжает вести свой дневник: узнав, что короля лишили головы 10 января (по старому стилю), Екатерина вдруг замечает что 18 лет назад, именно 10 января, была отсечена голова Пугачева: странное сближение, может быть, мысль об историческом возмездии…

2 февраля: Царица "слегла в постель… больна и печальна"; внезапно — "оборот к собственному ее правлению, с вопросом у меня о соблюдении прав каждого". Храповицкий заверяет Екатерину, что с этим в России все в порядке (иначе говоря, французская месть не грозит).

5 февраля. Продолжение разговора о "парижском варварстве"; царица говорит: "Равенство — это чудовище, оно хочет быть королем…"

9 апреля. Внезапная надежда, что в Париже все кончится: прославленный революционный генерал Дюмурье изменил — слухи, будто армия повернула штыки, вот-вот вернется старый режим, — и граф д'Артуа, жалуется Екатерине, что при новом короле, малолетнем Людовике XVII, регентство, наверное, будет в руках королевы Марии-Антуанетты…

* * *

Рано, однако, делить власть: придется подождать еще 22 года.

18 апреля:"Дюмурье не преуспел, и государыня сказать мне изволила, что и прежде то думала…"

Много лет спустя, уже при Советской власти, "Процесс Людовика XVI" был опубликован по-русски. Издатели, смотревшие на дело с революционной точки зрения и сравнивавшие казнь французского короля с недавним расстрелом императора Николая II, тем не менее заметили, что Людовик держался на процессе вяло, признал право Конвента судить его и не воспользовался возможностью, пусть самоубийственной, отрицать это право, ссылаясь на "божественные прерогативы монарха"…

Екатерина II, судя по некоторым косвенным сведениям, тоже говорила нечто подобное и была недовольна поведением Людовика. При ней уже убивали монархов — Петра III, Иоанна Антоновича (Ивана VI). Однако это было как бы "дело семейное", потаенное, прикрываемое для народа разными фальшивыми объяснениями. Теперь же речь шла об открытой казни короля в одном из главнейших государств мира. Правда (мы уже вспоминали выше), за полтора века до того лишился головы английский король Карл I и более десяти лет просуществовала Британская республика, — но разве может сравниться эхо того события с этим? Европа 1649 года, повторим, еще была слишком далека от того, чтобы переводить английскую революцию на свои языки. За полтора века "переводческое искусство" усовершенствовалось…

Казнь Людовика — некий рубеж: до того, как уже говорилось, очень многие просвещенные русские, даже весьма знатного происхождения, видели немало хороших сторон во французских событиях; любопытство было в немалой степени замешено на симпатии. Теперь же общество вздрогнуло; не все, конечно, — но многие…

Слово «якобинец» именно с этих дней займет свое место в русском языке. Из разных городов идут доносы: например, на одного зрителя, который аплодировал в театре тираде "без равенства нет дружбы". "Только якобинец, — жаловался доносчик, — может приветствовать столь дерзкие слова". Когда один помещик пожалел своих крестьян и не взял с них принесенных денег, тут же прослыл якобинцем. Гаврила Романович Державин — не только знаменитый поэт, но и крупный чиновник, занимавший министерские должности, — еще прежде этих событий блестяще переложил стихами 81-й псалом — о царях, которые падут так же, как "последние рабы". Теперь же его вызывают на допрос — "для чего и с каким намерением пишет он такие стихи?"

Державина спасло лишь заступничество фаворита императрицы Платона Зубова.

1793 год: там и сям начинается сожжение французских книг и одновременно выходят брошюры, о содержании и стиле которых можно судить уже по одним их заглавиям. В Москве- книжонка под названием "Ах, как вы глупы, господа французы!"; некий генерал Волков сочиняет целую поэму "Дух гражданина и верного подданного, в стихотворчестве никогда не упражнявшегося, на старости злодеяниями французских бунтовщиков воссмятенный". В 1793 году в Петербурге вышла книга "Дифирамб, изображение ужасных деяний французской необузданности, или Плачевная кончина царственного мученика Людовика XVI".