— Только что… нам стало известно, — говорил Квятек, выдавливая из себя слова, — что обер-полицмейстер барон Нолькен подал рапорт генерал-губернатору Черткову… полиция не в силах справиться с народными выступлениями… Нолькен просил передать власть военным… генерал-губернатор согласился. — Голос Квятека дрогнул. — Товарищи! Это значит, что фактически в городе введено военное положение…
— А ты нас не пугай! — крикнули из первых рядов.
— Мы знали, на что идем!
— Долой самодержавие!
— Да здравствует Учредительное собрание!
— Товарищи! — старался перекричать рабочих Квятек, — вот у меня в руках Кония приказа генерал-губернатора войскам… «Действовать строго и решительно. Никто не будет привлечен к ответственности… за последствия военных действий…» Вы слышите, товарищи? Мы призываем… мирно разойтись… по своим районам. — И обернулся к Кону. — Болеслав! Надо остановить демонстрацию. Будет кровопролитие…
— Поздно, — сказал ему Кон и обратился к рабочим: — Товарищи! Тадеуш просит остановить демонстрацию, прекратить забастовку, а иначе, мол, может произойти кровопролитие. Но кто сможет остановить море? Море гнева, море возмущения людей труда бесчеловечной государственной системой? Это море сметет всякого, кто станет на его пути!
…К Кону пробрался Петрусиньский:
— Товарищ Болеслав! Казаки!
— Пойдем по Сенной…
— Там драгуны и солдаты…
Задние ряды демонстрантов, не зная причины остановки передних, продолжали двигаться. Передние не выдержали напора — толпа покатилась прямо на казаков, сидевших в седлах с карабинами в руках. И тут же Феликс услышал, как пронзительно вскрикнула раненая женщина, почувствовал, как ударился в его плечо головой сраженный насмерть молодой рабочий… Крики отчаяния смешались с проклятьями, шум беспорядочного движения толпы, понесшей Феликса вдоль Сенной, приглушенные расстояниями винтовочные залпы, револьверные выстрелы, глухие взрывы самодельных бомб — все это смешалось в какой-то вихрь, длившийся невозможно долго, из которого Феликса вырвала чья-то сильная рука, затащившая его в подъезд высокого старинного дома… Феликс огляделся. В подъезде собралось много людей: Ян Стружецкий, Мария Пашковская, Ротштадт, Петрусиньский с рассеченным саблей полушубком и еще несколько хмурых рабочих самых разных возрастов.
— Болеслав! — возбужденно заговорил Петрусиньский. — Войска захватили мосты, и теперь наши колонны отрезаны от правобережья. Как быть?
— Мосты ночью отобьем. А до вечера ни в Прагу, ни в Таргувек не прорваться. Сейчас твои ребята должны задержать казаков и драгун. Разбивайте фонари, перекрывайте улицы — нельзя дать казакам возможность рассеять рабочие колонны. Надо организованно отойти.
Толпа поредела. В отдалении беспрерывно хлопали выстрелы, ухали взрывы.
Из-за угла вылетела пролетка. Из нее выскочила тоненькая молодая женщина. «Кошутская», — узнал Кон.
— Болеслав! — крикнула она. — Тадеуш арестован казачьим патрулем.
— Куда его отправили? — спросил Кон.
— В Ратушу.
— Там, в подвале, следственное отделение. Значит, за жизнь его можно не беспоконться. Если казаки сразу не расстреляли, а сдали в следственное отделение, то там сейчас о нем забудут на несколько дней. А тем временем мы что-нибудь придумаем.
— А как быть с вами? — спросила Кошутская.
— Со мной?
— Товарищи послали меня передать, чтобы вы вернулись в Варшавский комитет…
— Теперь? Зачем?
— Идет заседание. Вам, вероятно, будет поручено на время ареста Тадеуша возглавлять Варшавский комитет…
— Нет, — ответил Кон. — Вы сами видите, сейчас не до комитетских заседаний, сейчас самое время строить баррикады.
— Но что передать Комитету?
— Передайте, что если они там забудут восставших рабочих, то победивший пролетариат забудет Комитет. Возвращайтесь, товарищ Кошутская. — Феликс подал Марии руку.
— Я остаюсь с вами. Поручите мне какое-нибудь дело, Болеслав.
— Хорошо. Будете готовить пункты помощи раненым. Есть у вас какие-нибудь предложения на этот счет?
— У меня свои люди в больницах Святого Лазаря и Святого Духа. Они нам не откажут в помощи.
Феликс имел все основания быть довольным тем, что у него появилась такая помощница. Мария Кошутская, молодая женщина, только что вернулась из архангельской ссылки, но северная ссылка не только не охладила ее революционный пыл, а, напротив, усилила в ней жажду борьбы. Такие люди Феликсу всегда были по душе. Он уже чувствовал, что Мария его верный союзник в предстоящих схватках с правым руководством партии.
Баррикады возводились так, чтобы можно было в каждом районе держать круговую оборону. Для организации партизанской войны в городе, как бы ни хотелось Феликсу, у рабочих не было ни оружия, ни боевого опыта. Но баррикады сооружались отлично. Перевернутые трамваи, столы, парты, бочки из подвалов, мешки с песком.
На телеграфном столбе развевался красный флаг.
Ночью удалось разгромить охрану мостов, и рабочие дружины Таргувека и Праги прорвались в свои предместья.