Мгновение истины. В августе четырнадцатого

– Прошу вас, господин подполковник, быть сдержаннее, – поостерег его я. – Хотя вокруг нас никого и не видно, но вы же прекрасно знаете, что сегодня и у стен зачастую имеются уши.

– Да, простите, господин полковник, – смутился Редль, – но я был просто поражен вашей осведомленностью.

– Но это еще не все, – продолжал я, – мы не упускали вас из виду и здесь. Мало того, мы постоянно заботились о вашем продвижении по службе.

– Но я в самом деле очень много работал, чтобы стать тем, кем стал, и… – начал было защищаться Редль, но я, видя, что наступил момент истины, резко оборвал его на полуслове:

– Не надо красивых слов о трудах наших праведных. Давайте лучше поговорим как офицер с офицером, коротко и ясно. Вспомните, как несколько лет назад вам неким неизвестным лицом были сообщены по телефону данные на нескольких малоценных для нас, да к тому же еще и подозреваемых в двурушничестве агентов из числа австрийцев. Я имею в виду унтер-офицера Боровца и артиллерийского лейтенанта Радича, которых вы вскоре и разоблачили. А совсем недавно с вашей подачи Эвиденцбюро приобрело за 10 тысяч рублей агентурный план развертывания российской армии, где не были обозначены – петербургский, финский, московский гренадерский, несколько кавказских и сибирских корпусов. Не фигурировали там и многие резервные дивизии, сформированные за счет французских кредитов. Насколько я знаю, данные из этого плана оказали большое влияние на разработку оборонительной стратегии вашего Генерального штаба. Благодаря этим организованным нами «успехам» вы сумели произвести достойное впечатление на руководство австро-венгерской военной разведки и лично на барона Гизлю фон Гизлингена, который рекомендовал вас вскоре на должность заместителя начальника Эвиденцбюро. Я ничего не напутал, господин подполковник? – спросил я у него.

– Все верно, за исключением нескольких мелочей. Вижу, что вам известно многое из моей служебной биографии, – глухо сказал Редль, сохраняя на лице спокойствие.

– И не только. Нам известно многое и из вашей довольно бурной личной жизни, – убежденно сказал я.

– Не может быть, – осевшим голосом пролепетал Редль, сразу же изменившись в лице. – Что вам от меня надо? – придя в себя, хрипло промолвил он.

– Неужели вы, профессиональный контрразведчик, не догадываетесь? Я хотел бы, чтобы вы помогли мне как славянин – славянину.

– Хорошо, – немного подумав, согласился Редль, – я буду вам помогать в меру своих сил и возможностей.

– А больше нам и не надо. Но мне удивительно, почему вы, как это обычно бывает, не торговались со мной, почему так сразу, без всяких условий решили нам помогать? – поинтересовался я.

– Прежде всего по причине растущей в душе ненависти ко всему, что олицетворяет Австро-Венгерскую монархию, – откровенно признался он, – кроме того, потому, что австрияки и немцы постоянно унижают меня, отказываясь от сатисфакции. Несколько лет назад австрийцы выгнали со службы моего отца, разорили брата, который осмелился открыть в Ламберге свое дело. Всю жизнь тупые австрийские и немецкие болваны получали по службе отличия и чины впереди нас, чехов и словаков, а ведь мы служили в армии этой прогнившей монархии отнюдь не хуже, даже намного лучше их. А наследник Франц-Фердинанд! Ведь эта свинья в своем имении под Прагой просто истязает чешских работников! Ненавижу эту банду! К тому же мне очень не хотелось бы, чтобы между нашими странами разгорелся огонь войны. Уж очень много жизней может поглотить это страшное пожарище…

– С того момента подполковник Редль стал поставлять мне самую свежую военную информацию, – закончил свое повествование генерал Пустошин и, опрокинув еще одну рюмку коньяку, о чем-то задумался.