Мгновение (СИ)

Всё ускоряя и ускоряя шаг, Рун оказался в вестибюле фермы. Тут же сработал сигнал на комме - устройство покинуло радиус глушилки и теперь принимало накопившиеся сообщения. Так было всегда: чтобы написать или позвонить кому-то во внешний мир, каждому сотруднику “Миллениума” приходилось подниматься на самый верх или вовсе выходить на парковку.

Собственно, непрочитанное сообщение в этот раз оказалось только одно. От Амины.

“Как можно скорее приходи ко мне. Есть новости, надо обсудить”.

Не голосовое, не голографическое. Текстовое. Мера предосторожности - на случай, если рядом с Руном окажется кто-то посторонний.

Словно ошпаренный, историк выскочил на парковку и чуть не бегом направился к отелю. Поначалу сообщение Амины занимало все мысли Этингера, но уже на мосту, соединяющем остров с материком, что-то отвлекло его - как муха, неустанно жужжащая над головой, постепенно перетягивает на себя всё внимание.

Кто-то шёл позади. Рун оглянулся: в десяти шагах, пришаркивая, за ним следовал мужчина в рубашке с коротким рукавом, шортах и сандалиях. Фермерская шляпа, чуть сдвинутая набок, наползала ему на левый глаз; казалось, человек просто гуляет, размышляя о своём. Но Этингер точно помнил, что видел этого типа во время вчерашней прогулки по Кемперу, и что совершенно точно ни разу не видел его в “Миллениуме”, хотя именно оттуда они оба и шли.

Это мог оказаться работник фермы, который вчера по чистой случайности оказался в том же месте в то же время, но историк больше не верил в такие совпадения. Вывод напрашивался сам собой.

“Слежка”.

Незнакомец не отставал и не догонял Руна, а между тем на дороге кроме них двоих больше никого не было. Припомнился странный взгляд Валттери; Этингер чуть не споткнулся от удивления, смешавшегося со страхом, - так нагло и напоказ за ним ещё никогда не следили. Оставалась, правда, ещё небольшая вероятность, что преследователь свернёт на перекрёстке, потому что дальше на холме ему делать нечего - там стоял только дом-отель, в котором Рун знал каждого жильца. Дорога упиралась в здание и больше никуда не вела.

Этингер миновал перекрёсток. Незнакомец не свернул.

Историк остановился, встал от солнца и сделал вид, что читает сообщение на комме. Преследователь тут же замедлился, снял сандалию, и, прыгая на одной ноге, начал искать впившийся в ступню камешек. Все движения его выглядели до того естественно, что Рун на секунду почувствовал себя идиотом. Но стоило только снова двинуться к дому, как всё встало на свои места - незнакомец мгновенно обулся и пошёл следом.

“Это уже ни в какие ворота, - подумал Этингер, стараясь не выдать волнения. - Он ведь даже не скрывается толком. Неужели меня совсем за барана держат?”

В голове затрепыхались мысли о самообороне. Под рукой не оказалось ничего похожего на оружие, да и драчуном Рун был посредственным. Зато он по счастливой случайности знал способ испортить электронный замок. “Если что, захлопну дверь у него перед носом. А потом что? В окно сигать? А, там видно будет”.

Но преследователь не вошёл за ним - остался на улице, делая вид, что любуется видом. Этингер посмотрел на него через затемнённое окно и сразу направился к Амине. Красная лампочка на ручке двери говорила о том, что дверь заперта. Рун позвонил. Лампочка, словно немного поразмыслив, зажглась зелёным. Рун толкнул дверь и увидел ещё одного незнакомца, стоящего прямо напротив.

Потом мир пошатнулся.

Цепляясь деревенеющими пальцами за ручку, которую так и не успел отпустить, Этингер сполз вниз. Перед лицом оказались матовые чёрные ботинки, топчущие мягкое половое покрытие. На сверхнизких частотах гудели чьи-то голоса. Горчил табачный дым.

Шею ломило до онемения. Руки онемели до ломоты. Мир снова вздрогнул, пол выскользнул из-под лица; всё вокруг завращалось, запрыгало: краски смешались и опять разделились, но уже по-новому. Деталь за деталью Рун осмысливал возникшую перед ним картину.

Амина лежала на спине и смотрела вверх - статично, бессмысленно. Растрёпанная красная прядь лежала поперёк лица. Женщина не шевелилась.

Из груди Этингера, как из дырявой резиновой камеры под давлением, через глотку стравливался еле слышный сип. В глаза впивались острые осколки. Из приоткрытого рта по губе скользнула струйка слюны.

Время, натужно вздохнув, замерло, но его снова разбудили своим гулом голоса, лицо Руна накрыла чья-то рука - и дальше была только чернильная темень.

17

Миры один за другим ржавели и разваливались, и каждый раз ошмётки старого служили колыбелью для нового. Они обволакивали Этингера нестабильной, изменчивой материей - не сны и не галлюцинации, а что-то куда более реальное и осязаемое.