Мгновения вечности

Они не допускали средства массовой информации. Но средства массовой информации изобретательны. Они установили однажды микрофоны вдоль дороги, на машине, и когда я вышел из ворот, все, о чем говорили, было слышно. Они хотели мне просто сказать: «Мы вас любим, Бхагаван. Что бы с вами ни делали, помните, это не мы!»

На самом деле, они совершили ошибку. Благодаря им вся Америка осознала, что их собственное правительство не хочет, чтобы исчезла нищета, чтобы люди радовались и веселились, они узнали о том. Что их собственное правительство — враждебно к ним относится. Они относились ко мне с большой симпатией. Эта симпатия была такой сильной, что я мог составить конкуренцию президенту США, потому что все средства массовой информации выражали столько симпатии ко мне. Правительство, должно быть, было в шоке. Они не могли предсказать того, к чему это приведет.

Пребывание в тюрьмах

— В каждой тюрьме они испытывали разные средства, чтобы воздействовать на меня. В одной тюрьме они посадили меня в камеру с заключенным, который умирал от какой-то инфекционной болезни. С тех пор, как в этой тюрьме появился этот заключенный, с ним в камеру никого не сажали шесть месяцев, он находился один, потому что врачи сказали, что тот, кто будет находиться с ним в одной камере, обязательно заразится той же болезнью. Меня прямо посреди ночи посадили в ту же камеру. Там был врач, он не возражал, там был комендант тюрьмы, он тоже не возражал, там был чиновник госдепартамента. Этот человек умирал, я слышал, что он умер через три дня после того, как я покинул эту тюрьму, он даже не мог говорить, таким он был слабым. Он написал мне на маленьком клочке бумаги: «Раджниш, я видел вас по телевизору. И я знаю, что эти люди хотят вас убить, по этой причине они посадили вас в камеру со мной. Ни к чему здесь не прикасайтесь, просто стойте у двери и стучите по ней до тех пор, пока они не придут, и заставьте их переместить вас в другую камеру. Потому что я умираю, и я не хочу, чтобы вы заразились от меня. Шесть месяцев они не сажали со мной никого, а вы даже не заключенный!»

Мне понадобился целый час, чтобы достучаться до них, потом пришел комендант и врач. Я сказал врачу: «Что случилось с вашим языком? Шесть месяцев вы никого не сажали сюда, и говорили, что этого ни в коем случае нельзя делать. Почему же в сейчас молчите?» Он был смущен. И я продолжал: «Вы врач, вы принимали клятву Гиппократа в колледже перед тем, как вам дали эту ступень, вы клялись, что будете служить жизни, а не смерти. Но сейчас вы поступаете обратным образом».

Он сказал: «Извините, но я получил указание свыше. Я бедный врач, я не могу не подчиниться высшему начальству, так что извините меня». Мгновенно меня посадили в другую камеру.

Они давали мне лекарства, которые я никогда раньше не принимал, я брал их и выбрасывал в корзину для мусора, потому что я не нуждался в этих лекарствах больше. Я сказал им: «У меня болит спина, вы уже довели мое состояние до критического, — меня возили на машине от одной тюрьмы в другую тем же способом, как раньше, я уже рассказывал вам как, эти поездки на машине продолжались двенадцать дней, — а для спины нет лекарства. От чего же вы мне даете лекарства? От аллергии? У меня есть аллергия, но вы только способствуете обострению аллергии!»

В каждой тюрьме они сажали страшных курильщиков со мной в камеру. Двадцать четыре часа в сутки мои сокамерники курили, они знали, что у меня аллергия на дым, на пыль, на благовония, на всякие запахи. Они все устраивали таким образом, чтобы уничтожить мое тело. Я спрашивал у них: «От чего эти лекарства?» Эти лекарства точно сделали меня бы больным.

В одной тюрьме они сказали мне: «Если вы не хотите пить лекарства, мы можем сделать вам уколы».

Я ответил: «Никогда. Не прикасайтесь к моему телу. Если вы прикоснетесь к моему телу, если что-то случится со мной, вы будете отвечать за это, это мое личное дело, пить лекарства или нет. Я не больной, мне не нужны ваши лекарства. У меня есть трудности со спиной, но у вас нет лекарств от этого, вы создали ситуацию, которая наоборот усугубляет ситуацию».

В каждой тюрьме меня сажали в такую камеру, в которой телевизор гремел на всю мощь двадцать четыре часа в сутки. Я не мог спать, и кругом все было полно дыма, я не мог дышать.