Мгновения жизни

Я умоляю его разрешить мне повидаться с детьми, но он отказывает.

Сэр Чарльз посоветовал ему держать их от меня подальше. Артур показывает мой рисунок врачу. «Не понимаю, зачем он это делает, — говорю я себе. — Он ему не понравится».

— Ты, конечно, можешь полагать случившееся забавным, Луиза, но уверяю тебя, в создавшемся положении нет ничего забавного. Мне приходится прикладывать все усилия к тому, чтобы, когда все закончится, у тебя еще оставались друзья.

— У тебя есть известия от Виолы?

— Нет, и я не ожидаю их получить.

— Ты уверен, что она не оставила для меня никакого сообщения?

После небольшой заминки он отвечает:

— Уверен.

— Я не верю тебе, слышишь? Ты лжешь. — Я вдруг понимаю, что кричу, но уже не могу остановиться. — Ты лжешь, слышишь? Она не могла уехать, не оставив мне хотя бы коротенькой записки.

* * *

Мне лучше. Внутри у меня уже не бушует пламя. Но сэр Чарльз по-прежнему неудовлетворен.

— Миссис Блэкстафф, — произносит он, и выражение его лица сурово и мрачно, — вы отдавали себе отчет в тот момент, какой эффект произведет ваша… демонстрация, — последнее слово заключено в скобки между вопросительно изогнутыми бровями, — на вашего супруга и на вашу подругу, мисс Гластонбери?

— Дочь вашей приятельницы леди Гластонбери.

— Осознавали ли вы, миссис Блэкстафф, какой вред причиняете?

Я слишком утомлена, чтобы объяснять что-либо или пытаться сделать ему приятное. Насколько мне было бы легче, обладай я даром вводить людей в заблуждение. Если бы я могла уронить несколько слезинок на рукав твидового пиджака сего достопочтенного сельского джентльмена, беспомощно всплеснуть руками и пробормотать приличествующие случаю выражения печали и раскаяния, меня оставили бы в покое.

Я хочу увидеть своих детей, поэтому к следующему его визиту стараюсь придумать объяснение, которое могло бы удовлетворить его. Время, когда я смогу поведать ему всю правду, никогда не наступит, равно как и он никогда не сможет принять тот факт, что я несмотря ни на что по-прежнему горжусь своей работой.

— Я оплакивала своего ребенка. Понимаете, я убила его (в своей маленькой записной книжке сэр Чарльз пишет: «Вероятно, бредовые явления»). Нет, вы не понимаете. — Я протягиваю руку и легонько касаюсь его плеча. Он отшатывается. Вот уже неделя, как никто не прикасается ко мне и никто не позволяет мне прикоснуться к ним. Полное отсутствие ласки со стороны Артура, и никаких липких поцелуев от моих детей. Я готова отдать полжизни за обычное прикосновение.

— Голоса говорят вам, что вы убили своего ребенка?

— Да. Нет, не голоса, не в том смысле, что вы думаете. Я говорю о внутреннем голосе. Вы ведь тоже слышите внутренний голос, не правда ли, сэр Чарльз? Внутренний голос, который говорит вам правду?

— Сейчас речь не обо мне, миссис Блэкстафф. — Он что-то пишет в своей записной книжке, его рука, бледная, с толстыми квадратными пальцами, поросшими блестящими черными волосками, быстро движется по странице.

Он способен вывести меня из равновесия, как никто другой. Я чувствую, как кровь приливает к щекам, а сердце начинает биться все быстрее и все сильнее, пока наконец меня не охватывает страх, что сейчас оно вырвется из заточения в моей грудной клетке. Моя левая рука немеет до плеча. Я пытаюсь подняться на ноги.

— Прекратите писать, — кричу я.

— Не стоит проявлять агрессию, миссис Блэкстафф.

Я опускаюсь в кресло и пытаюсь обратить свои мысли внутрь себя, к образам более приятным, чем сэр Чарльз с его длинным лошадиным лицом, каждая черточка которого, кажется, опущена вниз, но я понимаю, что происходит что-то ужасное. Я слышу то, что говорю, а вот он, похоже, слышит нечто совсем другое.