Мгновения жизни

— Не беспокойся, дорогая, — вмешалась Робина. — Материнские инстинкты в нужное время появятся у тебя сами. В сущности, я всегда говорила, что ребенок приносит с собой собственное мироощущение. И вот еще что, Грейс: у Стюарта неважно со зрением, не думаю, что ему так уж хочется играть в рисование.

Роза, нарисованная Стюартом, напоминала оскаленный рот, венчавший нечто вроде фиалки, установленной на V-образном основании. Как и всякая хорошая абстракция, рисунок передавал самую суть. Грейс так и подмывало попросить его нарисовать портрет Робины, но, поразмыслив, она решила отложить это мероприятие до следующего раза. Вместо этого она обезглавила второй стебель и протянула головку цветка Стюарту со словами:

— Скажите мне, что вы видите теперь.

Робина прочистила горло. Стюарт обследовал вторую розу. Эта уже раскрылась, если не считать маленького тугого бутона в самой сердцевине.

— Влага, — произнес Стюарт, нажимая указательным пальцем на твердый бутон. Он мечтательно улыбнулся. — Ярко-розовая.

— Это всего лишь слово, — упорствовала Грейс. — Почему вы решили, что она именно этого цвета?

Стюарт взял палец Грейс и заставил провести им по цветку, точно так же, как сделал сам несколько секунд назад. Грейс тоже заулыбалась. Почувствовав твердый бутон в сердце цветка, она громко рассмеялась. В ответ захохотал и Стюарт.

Робина, которая, подобно миссис Шилд, терпеть не могла, когда что-либо обходилось без ее участия, пожелала узнать причину столь бурного веселья. Тимоти приставал ко всем с вопросом, разгадал ли кто-нибудь его загадку.

— Если хотите знать мое мнение, эти маленькие засранцы могут перестрелять друг друга, и черт с ними, — высказалась Леонора, до этого момента, против обыкновения, не проронившая ни слова.

Остальные заговорили разом и, зная, что ее никто не услышит, Кейт обратилась к Грейс:

— Понимаете, мать ужасно достает меня своими бесконечными причитаниями о том, что я, дескать, такая умница, что все меня любят и что я — лидер. Она прекрасно знает, что это неправда. На самом деле я не пользуюсь популярностью. Просто некоторые люди меня боятся, вот и все. Но попробуйте только заикнуться ей об этом.

— Вы — ее дочь, — ответила Грейс. — Она гордится вами.

— Она стыдится меня, вот это больше похоже на правду.

— Да как вы можете так думать? Она всегда хвалит вас перед всеми, кто только готов слушать.

— Если бы она действительно гордилась мной, то видела бы меня такой, какая я есть на самом деле: невысокая коренастая девчонка с кудряшками, обладающая некоторым интеллектом, а вовсе не красавица с мозгами размером с дыню и безумным обаянием.

Грейс молча уставилась на нее. Потом рассмеялась.

— Вы смешная, честное слово, и очень умная. Ну и что, если в данный момент ваши волосы выглядят не очень… — Тут захохотали уже обе.

Кейт снова посерьезнела.

— Но это правда. Я права, не так ли? Если вы незаслуженно превозносите кого-либо, это вовсе не означает, что вы его любите, это проявление не гордости, а эгоизма. Они — и отец, и мать — каждый по-своему дают понять, что я не настолько хороша, чтобы соответствовать их представлениям, вот им и приходится приукрашивать действительность, то есть меня.

— Мне никогда не приходило в голову рассматривать хвастовство родителей с такой точки зрения, — призналась Грейс. — И я по-прежнему не уверена, что вы правы. Вы не пытались поговорить с ними?

— Отец предпочитает иметь дело с абстракцией, и, как только речь заходит о чем-то личном, он тут же удаляется в свой кабинет. А мать… Попробуйте сказать в ее присутствии, что мир несовершенен!

— Наверное, она расстраивается?

— Можно сказать и так. Она воспринимает это как личное оскорбление.

Грейс задумчиво покивала головой.

— Человечество любит обманываться. Я помню, когда миссис Шилд заявила мне, что Деда Мороза в действительности не существует, я ее ударила.

— Стюарт очень мил, — сообщила Грейс Робине немного погодя, когда они принялись убирать со стола и мыть посуду, а остальные отправились на прогулку.

— Он славный мальчик, — Робина протянула Грейс супницу, чтобы та ее вытерла, — а вовсе не дрессированный тюлень в цирке.

— Конечно же нет! — воскликнула Грейс. — Разве кто-то считает иначе?

— Во всяком случае, это не я заставляла бедного мальчика рисовать глупые картинки за обеденным столом.

— Картинки были вовсе не глупыми, а очаровательными, — запротестовала Грейс. Она почувствовала себя десятилетней девчонкой, которую взрослые поймали на том, что она рисовала чертиков в школьной тетради. — Он меня заинтересовал. Разве это плохо?

— А ты не подумала о том, что, может быть, ему хотелось поговорить о других вещах, а не о своем увечье? Может быть, ему хотелось, чтобы с ним обращались так же, как и со всеми остальными?

— Я и обращалась с ним так же, как со всеми остальными, в этом все дело, — заявила Грейс. — Я попросила его рассказать о себе. И я совсем не упоминала о его увечье. Я спросила у него, каким он видит мир.