МИ (Цикл)

Каждая стена восьмиугольной смотровой камеры имела просторное окно, которое позволяло часовым наблюдать во всех направлениях. В каждом окне — широкие, темно-красные стекла. Три из восьми окон были разбиты, — от времени, или грубой силой, — и теперь осколки разбитого стекла окровавленными кинжалами выступали из оконных рам. Оставшиеся пять окон чудесным образом оказались не повреждены, несмотря на их возраст, что привело Натана к догадке: стекла были усилены не без помощи магии. Ветер зашептал громче, протискиваясь сквозь разбитые окна.

Стоя посреди открытой площадки, волшебник медленно повернулся, пытаясь определить, что здесь произошло. На окованном железом полу лежали скелеты, облаченные в древние доспехи. На блоках каменной стены остались пятна почерневшей крови, а длинные белые борозды казались царапинами, будто кто-то ногтями в отчаянии пытался продолбить камень.

Натан шел по деревянным доскам. Одна из досок издала предостерегающий треск, словно собираясь отойти. Волшебник инстинктивно отпрянул назад и его сапог опустился на бедренную кость одного из павших воинов. Споткнувшись, он потерял равновесие, упал на стену и вытянул руки, пытаясь ухватиться.

Его рука уцепилась за подоконник смотрового окна, из которого торчало разбитое красное стекло. Натан зашипел от боли и отстранился, глядя на глубокий порез на ладони. Сочилась кровь, и он поморщился.

Глядя на рану, он пробормотал: «Было бы слишком простой задачей исцелить себя, будь у меня магия». Старик смутился своей неуклюжести, несмотря на то, что был здесь один. Теперь ему придется перевязать порез и подождать, пока Никки о нем не позаботится.

Именно тогда Натан понял, что звук ветра приобрел странный характер. Сама башня стала издавать сильную вибрацию. Яркий, алый свет в дозорном помещении усилился, пульсируя от брызг крови, что он оставлял за собой.

Пять неповрежденных красных окон начали светиться.

Глава 29

Продолжая путь, Никки двинулась через лес, и Бэннон поспешил за ней.

— Не волнуйся, колдунья, я смогу тебя защитить. Женщина, странствующая одна по пустынной тропе может привлечь неприятности, но, если какой-нибудь человек со злыми намерениями увидит меня и мой меч, то подумает дважды, прежде чем посмеет тебя потревожить.

Она повернулась к нему с прохладным взглядом.

— Ты видел, на что я способна. Сомневаешься в моей способности позаботиться о любой возникшей проблеме?

— О, я знаю о твоих силах, колдунья, но другие могут не догадываться. А вот мое присутствие здесь, с острым клинком, — он похлопал по мечу, — обязательно предотвратит неприятности. Лучший выход из сложной ситуации — сначала убедиться, что она не возникнет. — Юноша понизил голос. — Ты сама меня этому научила, после того, как спасла от тех головорезов в Танимуре.

— Да, было дело. — Никки слабо кивнула ему в знак подтверждения. — Но не заставляй меня спасать тебя снова.

— Не буду, обещаю.

— Не давай обещаний, потому что обстоятельства могут заставить сожалеть о них. Ты обещал своему другу Иэну, что всегда будешь рядом с ним? Что ты не бросишь его во время опасности?

Бэннон тяжело сглотнул, но продолжал идти рядом.

— У меня не было выбора. Я ничего не мог поделать в той ситуации.

— Я не обвиняю тебя, и не говорю, что у тебя был выбор. Я просто указываю, что если ты дал такое обещание, то должен был его сдержать.

В течении десяти шагов юноша молча размышлял.

— Ты знаешь, что мое детство прошло не так счастливо, как бы я того хотел. Это не значит, что я не могу надеяться на лучшее. — Он отодвинул в сторону осиновый сук, свисающий над тропой. Никки пригнулась и продолжила движение. — А как насчет тебя, колдунья? У тебя было ужасное детство? Кто-то, должно быть, причинил тебе много боли, что ты стала такой. Твой отец?

Никки остановилась. Бэннон прошел еще несколько шагов, прежде чем заметил это. Он повернулся.

— Нет, мой отец не причинял мне боль. На самом деле он был довольно добрым. Он занимался изготовлением доспехов и был хорошо известен. Отец показал мне созвездия. Я выросла в деревне, бывшей вполне милым местом, я полагаю, — до прихода Имперского Ордена. — Никки подняла взгляд, и, наконец, сказала вслух то, о чем раньше молчала: — Моя мать сделала мое детство кошмаром. Она травмировала меня наставлениями, которые сама называла истиной, заставила меня думать, что мой трудолюбивый отец — злой человек, и что его убеждения угнетают всех людей. И Имперский Орден усилил эти убеждения.

Колдунья зашагала более быстрым темпом, не заботясь о том, поспевает ли Бэннон за ней.

— Мать заставляла меня жить в ужасных, грязных местах. Вши вообще не сходили с меня, но все это было для моего же блага, говорила она, что это нужно для создания меня как личности, для самопостижения. — Никки усмехнулась. — Теперь я ненавижу свою мать, но мне потребовалось полтора столетия, чтобы понять это.

— Полтора столетия? — удивился Бэннон. — Но это невозможно. Ты, ты…

Она повернулась, чтобы взглянуть на него.

— Мне больше ста восьмидесяти лет.

— Значит, ты бессмертна? — спросил юноша, широко раскрыв глаза.