Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

Ответа опять не последовало. Я стоял на лестничной площадке уже минут пять, время от времени произнося сакраментальную фразу из «мыльной оперы», и уговаривал себя не злиться. Очень уговаривал. Звонок свистел жаворонком. Всякого другого человека, кроме того, что стоял по ту сторону двери, давно бы вывели из себя безостановочные рулады, а этому хоть бы хны. Палец, до упора вдавивший кнопку звонка, начал неметь.

— Откройте.

За дверью точно кто-то был. Если бы он даже не заглянул дважды в глазок, я бы не усомнился — не так уж трудно ощутить присутствие человека в метре от себя. Труднее не ощутить.

С третьего этажа спускалась тетка с тощим хозяйственным баулом, в модной нелепой шапочке а-ля хан Кончак над краснолицым блином. Этого я не учел. Не шапочки, а того, что квартира Кручковича окажется в четырехэтажке без лифта. Памятник исторической застройки, что поделаешь. Тола на него пожалели. Непривередлив в жилье этот Эраст Христофорович, ничего не скажешь.

Тетка с настороженным любопытством обшарила меня взглядом.

— И чего звонить зазря? Нету человека дома, не видишь разве? Нет, звонит…

Оторвав палец от кнопки, я улыбнулся как можно обаятельнее.

— Да дома Растик, это точно. Спит, должно быть. Мы с ним вчера… — И я выразительно щелкнул по горлу.

— А-а, — сказала она. — Ну звони, звони.

Дождавшись, когда внизу хлопнет дверь, я побарабанил костяшками пальцев.

— Может, все-таки откроете, Эраст Христофорович? У меня к вам дело.

Теперь я услышал дыхание. Тип, что стоял за дверью, даже не очень старался вести себя тихо.

— Мне очень жаль, но если вы не откроете, я буду вынужден выбить дверь. — Я не был уверен, что у меня это получится.

Пауза — и первый приглушенный ответ:

— Попробуйте…

Наконец-то.

— Может, лучше добром, Эраст Христофорович? Я не отниму у вас много времени.

— Что вы знаете о добре такого, чего не знаю я? Вы кто?

Я распахнул куртку и показал «пайцзу». Несколько секунд длилось молчание — он смотрел в глазок.

— Мне с вами не о чем разговаривать. — Сказано было ровно, но мне почудилось, что он едва заметно подчеркнул «с вами».

— А я думаю, мы с вами найдем общую тему. Не так ли? Зачем вам шум, гам и выломанная дверь? Вы ведь не мальчик, понимаете, что разговор все равно состоится, а вот где и как — зависит только от вас. Отоприте по-хорошему, и к вам войду только я…

— Вы не один?

Я ухмыльнулся так, чтобы сквозь стекляшку глазка он мог видеть мою ухмылку в наиболее выгодном ракурсе.

— Разве функционер бывает когда-нибудь один?

Я нагло врал. Час назад, чтобы оторваться от охраны, мне пришлось применить совершенно новый трюк, специально сберегаемый на черный день. Так хотел «демоний», а охрана тоже умеет учиться.

Тяжелое дыхание за дверью.

— Все равно. Я буду стрелять.

Ого.

Он смотрел в глазок. Я остался на месте, решив не суетиться — «демоний» предупредит, когда станет по-настоящему опасно.

— Не будьте ребенком, Эраст Христофорович, зачем тревожить соседей и полицию? Кстати, включите переговорник, я вас плохо слышу.

— Зато я вас хорошо.

— Напрасно вы так. Я не причиню вам вреда, обещаю вам.

За дверью послышались странные звуки — как будто ухала лесная сова. Я понял: Кручкович смеялся.

Резко, с оттяжкой, щелкнули дверные запоры.

— Входите.

Он был мал и плотен, с ежиком седеющих волос, низким лбом и далеко выступающими надбровными дугами, заросшими кустистыми бровями. Типичный неандерталоид, связующее звено. Что скажут антропологи, уверяющие, что кроманьонцы не бранились с неандертальцами, а питались ими по праздникам?

Я захлопнул за собой дверь, демонстративно показывая: я один, слово держу. Куртку снимать не стал.

— Вон там ручка. Поверните.

Я повернул. Лязгнуло, толстые стальные полосы вошли в пазы. Да, выбить такую дверь плечом с разбега не удалось бы и слону.

— Можно пройти в комнату?

— Можно.

— Тогда позвольте. Вы загораживаете проход.

Он потоптался в недоумении, как бы пытаясь понять, что тут вообще происходит, и косолапо вышел из прихожей. Что-то в нем было любопытное, и я терялся в догадках, что бы это могло быть, пока — уже в комнате — не рассмотрел его внимательно.

Он был отмеченный.

Сомнений быть не могло. Третья стадия. Последняя.

К такому повороту я не был готов.

— Вы не удивлены, что к вам пришел функционер? — спросил я, чтобы как-то начать.

— Не удивлен. О чем вы хотите со мной говорить?

— О Филине. Матвее Вениаминовиче.

— Ах о Моте? В первый раз слышу.

— Простите?

— Не знаю никакого Матвея, говорю вам.

Я вздохнул.

— Во-первых, можно сесть? Спасибо. — Я сел, не дожидаясь приглашения. — А во-вторых, зачем вы пытаетесь упорствовать? Установлено, что вы имели с Филиным регулярные контакты в течение длительного времени. Может быть, вам это безразлично, Эраст Христофорович, зато далеко не безразлично мне.

Он молчал. Стоял, ссутулившись, и смотрел в никуда. Отсвечивала белая склера над радужкой глаз.

— Да вы присядьте, в ногах правды нет. Если у вас какие-то проблемы, я помогу вам, обещаю. Само собой, при условии, что вы поможете мне.

Правую руку он держал в кармане, и чувствовалось, что там не просто кукиш. Не нравилось мне это.