Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

— Никоим образом, Миша. Зачем? Я тебя прошу лишь об одном: подумай! Знаю, что у тебя это плохо получается, но ты все-таки подумай…

Снова ударило в затылок — тупо, страшно. Где же таблетки, чтоб их… Не найти. Не слушаются пальцы. Господи, да я же сейчас начну вьгть от боли… Зажмурившись, он опрокинул в горло остаток из фляжки. Чуточку полегчало. «Демоний» просто так не отступит. Он будет спасать своего хозяина, пинать его, прижигать ему мозги каленым железом, в каждой ситуации он найдет единственно верное решение — на перспективу, чтобы жить в хозяине как можно дольше… он станет драться за каждый день жизни, чтобы хозяин не смел рисковать собой и им…

— Нет, — хрипло сказал Малахов. — Что у вас там в готовности — шоковые гранаты, психоделика, усыпляющий газ? Все сразу? Или что-то новенькое? Валяйте, берите. Шанс у вас есть, но и у меня тоже…

Он отчаянно блефовал, и Кардинал, казалось, поддался на блеф.

— Да, шанс у тебя есть, Мишенька. Брать тебя? Лучевой психотропикой тебя не проймешь — у тебя мозгокрут. Газом тоже — у тебя дыхательный аппарат. Вдобавок эта твоя невероятная способность оставлять профессионалов в дураках — она тоже кое-чего стоит. Боюсь я, тебя вообще невозможно взять, да и убить тебя, я думаю, не так-то просто…

— А вы попробуйте.

Кардинал долго молчал. Шумел водопадик, и никакого иного звука не было в зале — лишь этот шум, как занудная нескончаемая песня.

— Меня, старика, хоть выпустишь?

Малахов кивнул. Кардинал по-стариковски мелко вздохнул и скорбно подергал веревку. Та немедленно натянулась.

Складной стул пополз вверх, остановился, медленно поворачиваясь, в метре от пола и опустился обратно. Видимо, так и задумывалось.

— А может, и ты со мною, Миша? А? Прошу тебя.

— Простите меня, Павел Фомич, — сказал Малахов. — Не могу.

— Значит, нет? — В тоне Кардинала было нечто, заставившее насторожиться. — Так-таки категорически нет?

— Хоть стреляйте. Нет.

Как ни дико это выглядело, Кардинал улыбнулся и погрозил Малахову пальцем.

— Стрелять в тебя, Мишенька? Что толку в тебя стрелять — ты все равно оставишь старика с носом, знаю я тебя. Уйдешь ведь, а? Еще не знаю как, но уйдешь, отыщешь какую-нибудь нору. А только далеко ли уйдешь, Миша? Подумай. Нет, я вовсе не хочу сказать, что мы снова сядем тебе на хвост… хотя, конечно, сялем. Я о другом. Стар стал, забыл сказать сразу… Крышу сорокаэтажки в Джанкое помнишь? А пилон моста? Что ты там делал, не подскажешь ли мне? Нет? А не хотелось ли тебе прыгнуть оттуда, Мишенька?

— Чепуха!

Кардинал невесело усмехнулся. Новая капля ударила его по макушке — он не обратил внимания.

— Логика, Миша, логика! Неужели ты еще не понял? Ты тоже отмеченный, уж примирись с этим как-нибудь. Кому нужен функционер, переставший выполнять свою функцию — спасать людей. Мне? Людям? Человечеству с его дурацким психополем? Разве что самому себе — да кто тебя спросит, Мишенька? Наложишь на себя руки с великим удовольствием и еще брыкаться начнешь, если помешают. Я, собственно, хотел тебя предупредить, чтобы ты не строил иллюзий. От того, что я тебе наобещал, я не отказываюсь и еще раз повторю: ты мне нужен. А там — как знаешь…

Малахов молчал. Сказать было нечего: Кардинал был прав. Той беспощадной стыдной правдой, которую хочется скрыть от других и прежде всего от себя самого… Я убью себя, подумал Малахов. Убью, и никакой «демоний» не помешает мне сделать шаг с крыши. Вот почему он протестует — знает, что обманывать его я умею. Можно и теперь стряхнуть «хвост» и уйти, можно восстановить игровую программу Филина и гонять ее на своем компе… пока не опротивеет. Пока не почувствую сам, как почувствовали те двое: нельзя, хватит. Запив таблетки водкой, прыгну откуда повыше — вне себя от идиотского восторга, руки вразлет — и буду долго падать, наслаждаясь зрелищем летящей навстречу полоски асфальта, смакуя каждое мгновение свободного полета…

Сдохнуть. Вместе с ними, леммингами. Как нечто ненужное человечеству, не заслужившее права остаться. Уйти и не мешать. Или жить… как прежде. Лечить их по методу Филина — Кручковича, хотя никакое это не лечение, а лишь способ загнать вглубь симптомы… И нет третьего пути. Как знакомо-безжалостно поставлена задача: или — или. Вот от чего, драть вас всех без смазки, зависит судьба человечества!

Как глупо… Безжалостно-глупо. Беспощадно…

И не уклониться от выбора.

— Э нет, — сказал Малахов, пряча от Кардинала глаза. — Так не пойдет. Я еще жить хочу.

— Давно бы так, Миша… Я в тебя верил. Сможешь вспомнить то, что было на дискетке?

Малахов кивнул.

— На всякий случай проверим тебя под гипнозом, не возражаешь?

— Подите вы…

Кряхтя, он встал, переждав острую вспышку блаженства, свою награду. Матюкнулся вслух. Сделал шаг. Улыбающийся, весь в паутине лучащихся морщин, все-таки добившийся своего, Кардинал что-то втолковывал ему — он не слышал. Шумело в ушах, шумела вода в Шумном зале. Несколько секунд он держал над колодцем герморюкзачок, похожий на бесформенный глиняный ком. Потом разжал пальцы.