Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

Дело в том, сказал доктор Весленский, обращаясь к Ивану Ивановичу, что проскуровский погром начинался не так, как обычно, верней, наоборот, он как раз начался обычно, с бунта двух петлюровских войсковых частей, которые переметнулись на сторону большевиков, ну что же вы, доктор, ласково развел руками Иван Иванович, ну что же вы так, переметнулись… на сторону большевиков, перешли на сторону Красной армии, на сторону, так сказать, мирового пролетариата и, я бы даже сказал, на сторону добра, ну да, на сторону добра, так вот, они перешли на сторону добра, но как-то не очень активно, потому что восстание удалось быстро подавить, зачинщиков расстрелять, и вот тогда, изволите видеть, действительно началось необычное что-то. Дело в том, что вообще-то о погроме сговариваются тихо, ибо люди, идущие на преступление, они знают, что именно идут совершать преступление, что они будут грабить, убивать, насиловать других людей, а здесь все было по-другому. Я запомнил имя, был такой атаман запорожской казацкой бригады по фамилии Самосенко, и вот, когда офицеры полка вместе с ним в привокзальном ресторане (это была крупная железнодорожная станция, как вы знаете) отмечали успешное подавление большевистского восстания, он встал со своего места и предложил, или как сказать по-другому, призвал вырезать и уничтожить всех евреев в городе до единого, не тронув, однако, их имущества. Это произошло 17 февраля, стоял сильный мороз, все офицеры, пережив, конечно, в этот день немало страха, потеряв, может быть, каких-то своих людей и находясь в некоторой эйфории от того, что им удалось отразить «удар в спину», так вот, они крепко выпили в том вокзальном ресторане, а был мороз, я полагаю, такой вот крепкий морозец, ясное небо, двенадцать часов дня, и они были, повторяю, в эйфории, с раскрасневшимися от выпитого щеками, усатые, краснолицые, и этот призыв своего атамана они, образованные люди, ну, может, не все, но многие из них были образованными людьми… Я думаю, что сначала он их поразил, этот призыв, ведь погромы, грабежи, мародерство, насилие над женщинами – они знали, конечно, что это есть и что это всегда будет во всякой воюющей армии, но это стыдно, это грязно, это дело солдатни. А тут вдруг такое они услышали от своего командира, и восприняли они это вдруг, неожиданно, с криками «ура» и необычайной такой, знаете, религиозной радостью, потому что им вдруг показалось, что, убив этих несчастных, жалких евреев, они очистят весь род людской. Понимаете, ведь их призывали не грабить, а именно мстить за предательство, как рыцарей какого-то ордена, да, они думали, что они рыцари, средневековые крестоносцы, они отомстят за бога нашего, они огнем и мечом выжгут это предательство, понимаете.