Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

Собственно, она не собиралась туда идти и, конечно, не предупредила доктора об этом, а просто решила прогуляться в ту сторону, когда вдруг обнаружила себя уже прошедшей без малого до половины пути, вот так же, как все эти крестьяне или еврейские девушки, которые шли к графу на расправу, она пыталась ощутить в себе их страх, их мистические чувства, ведь граф не просто был скупердяй и хам, он приходил по ночам, чтобы выпить кровь, он замуровывал в стены непокорных девиц, он жил в озере и жил в лесу, он был вездесущ и неуязвим, он был одновременно и живой человек, и диббук, страшное существо из сказок, оживший мертвец, и это оказалось настолько интересно, что Вера вдруг поняла, что не может остановиться и должна дойти до бывшего имения именно сегодня.

Так она и сделала. Снег, слава богу, не падал уже двое суток, дорога была разъезжена санями и растоптана людьми, белые поля вокруг наполняли воздух каким-то тревожным отраженным синим светом. Объятая любопытством Вера шла в мощном ритме, как какое-нибудь молодое и глупое животное.

«Вам бы скорей родить, мадам Весленская», – услышала она вдруг в этом ритме своего шага и радостно засмеялась. Да, это была бы действительно удачная мысль, но интересно, как к ней отнесется сам доктор? Она представила свой большой, нет, даже огромный живот и засмеялась снова. Она будет как кенгуру, нет, как корова, передвигаться осторожно и есть много, доктор будет любить ее еще больше, а потом она родит маленького Весленского, и счастье ее станет совсем нестерпимым.

Но нет, подумала Вера, такое невероятное событие невозможно здесь.

Почему же невозможно? Ну хотя бы потому что совсем недавно она потеряла семью – отца (навсегда), мать, сестер (хочется верить, что на время). Такое событие невозможно без семьи. Поскольку Вера быстро шла и совершала серьезное физическое усилие, все эти слова, просыпавшиеся и засыпавшие в ней сами собой, неожиданно стали жить самостоятельной звонкой жизнью, они перекатывались в ее голове, как стеклянные шарики, и она никак не могла удержать их в каком-то определенном положении, равновесии и покое: удачная мысль, нет, а может быть, ужасная мысль, нет, удачная мысль, невозможная здесь и без семьи, принять в лоно, зачать, понести, как все это странно, но можно, какая это все-таки удачная мысль, но ведь кругом пожар, огонь, погром, война, разве сейчас время, а когда, когда, если не сейчас, и где, если не здесь, ведь здесь, в Яблуновке, ее окружают женщины, сотни женщин, главное назначение которых рожать и рожать, они буквально все про это знают, они все будут ей сочувствовать, это гораздо больше, чем мама и сестры, да, но они же чужие, и все равно папа не увидит, но какая же это все-таки удачная мысль, какой синий снег, нет, он уже почти черный, ах да, подумала Вера, наступает вечер, а потом наступит ночь, куда же она идет, а если вдруг мимо проедут злодеи и если они ее повалят в снег, она будет кричать, но это же будет бесполезно, принять в лоно, зачать, понести, если раньше она думала про это с ужасом и восторгом, как про что-то далекое, неясное, то теперь тут, в Яблуновке, она поняла, что это просто, очень просто, что все вокруг беременны или ждут беременности, это простое, естественное состояние человека, вот так же, как растут ветки на яблоне, но сейчас зима, вдруг строго сказала себе Вера, а при чем тут зима, ну как при чем, яблоки не растут зимой, слова звенели в голове, как вдруг дорога сделала поворот, и она увидела бывшее поместье графа.

Вид его был совершенно ужасен. Огромный дом был разрушен пожаром и растащен крестьянами по кирпичику.

В снегу зияла обугленная дыра.

Из дыры мерзко, отвратительно пахло, и заходить внутрь нее не хотелось, но Вера зашла. Это стоило сделать, потому что только внутри этой дыры Вера смогла оценить масштаб дома, его внутреннее устройство и степень разрушений. Дом был похож на труп с вывороченными кишками. Это было настолько страшно, что она стояла как завороженная, не в силах даже шагнуть наружу.

Вера вернулась домой поздно ночью, когда доктор уже поднял на ноги всю деревню, измученная, обессиленная, и рухнула в его объятья.

Она проспала весь следующий день и даже не смогла толком объяснить, зачем она туда, так далеко, ходила и что там увидела.

Меж тем вопрос, поселившейся в ней с того самого дня, не отпускал и не давал покоя: почему крестьяне сожгли поместье и в чем была главная, глубинная, скрытая от всех причина этого безумного пожара?

Ни одна легенда о страшном графе, мучителе и душителе, не давала ответа на этот вопрос. Возможно, граф был плохой и жестокий человек, но то, что открылось ее взгляду, было намного хуже – это был образ какой-то вселенской катастрофы, наказания божьего, которое не могло возникнуть просто по человеческой воле, из-за чувства жадности или мести. Нет, тут было что-то совсем другое.