Нервный смех Мякина ненадолго смутил тощего — он угрюмо, опустив голову, сидел на кровати и пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Он часто дышал и даже закашлялся, да так, что кашель превратился в сплошной хрип. Тощему стало трудно дышать, и он, продолжая хрипеть, повалился на кровать. Мякин бросился к нему и, понимая, что ничем помочь тощему не может, кинулся к двери, изо всех сил стал колотить в неё, несколько раз ударил кулаком в пластину, куда только что сестра приложила свою открывалку. Через несколько секунд двери открылись и на пороге появилась уже знакомая Мякину медсестра.
— Вот… — Мякин, уступая ей дорогу, показал в сторону хрипящего тощего.
— Да, сейчас. — Сестра прикрыла за собой дверь и через некоторое время появилась снова со шприцем в руке. Она сделала тощему укол, и через минуту тот успокоился. Он тихо лежал с закрытыми глазами и бормотал что-то несвязное. — Сейчас немного поспит, — сказала сестра и спросила: — Бедолага вас беспокоит?
— Да, немножко, — ответил Мякин.
— Сейчас я вам принесу микстурки, и вы тоже отдохнёте, — сказала она и удалилась.
Мякин подошёл поближе к тощему. Тот тихо посапывал, лицо его разгладилось, и Мякину показалось, что тощий чуточку улыбается во сне.
«Интересно: что ему снится?» — подумал Мякин и прилёг на свою постель. Он пытался вспомнить свой последний сон и никак не мог это сделать; он даже не мог вспомнить хотя бы, что ему снилось. Он помнил санаторные сны, помнил Орбодина, но последний сон ему никак не давался.
В дверях вновь появилась медсестра, поставила на мякинскую тумбочку стопочку с коричневой жидкостью, пожелала ему спокойной ночи и вышла из палаты. Мякин понюхал содержимое стопочки, запах ему понравился, и он залпом выпил содержимое, затем погасил большой свет и тихо улёгся в постель. В клинике наступила тишина, которую в городских условиях отыскать весьма трудно. Мякин лежал не шевелясь и слушал тишину. Здесь, в клинике она была какая-то глухая и недружественная. Сосед перестал сопеть и тоже притих, как будто почувствовал, что Мякину нужен отдых. Редкие звуки всё же проникали в палату. Какая-то птица, жалобно пискнув, расположилась где-то за окном. В коридоре что-то стукнуло, словно некто уронил на кафельный пол то ли тапочку, то ли нетяжёлую сумку. Мякин закрыл глаза и вдруг вспомнил свой последний сон, сон который приснился ему ещё тогда, когда болезненное состояние не полностью охватило его. Это был сон о санатории.
Красивый сон: будто бы он с экстрасеншей плывёт на большой льдине, а вокруг до самого горизонта простирается тихая морская вода. Светит яркое солнце, и Мякину от этого хорошо. Рядом красивая женщина смотрит на него как на капитана дальнего плавания.
Тощий пошевелился, повернулся на другой бок и снова затих. Мякину очень хотелось заснуть, но появившийся шум в голове и беспокойные мысли не давали расслабиться. Мякин встал, подошёл к окну и долго смотрел на чёрные ветви деревьев. Он вспомнил последний звонок Герасима Ильича. Поздоровавшись, Герасим Ильич спросил:
— Ну как дела?
— Нормально, — ответил Мякин.
— Нормально, — повторил Герасим Ильич. — Нормально — это хорошо. А как у тебя с коллективом? — снова спросил Герасим Ильич.
Мякин почувствовал, что шеф что-то знает о непростых взаимоотношениях в конторе, и уклончиво ответил:
— Да так, вроде ничего.
— Добре, добре, — произнёс Герасим Ильич и ещё раз спросил: — Новации внедряешь?
— Внедряю, — сухо ответил Мякин.
— Ты вот что, Мякин. Надо бы поговорить как-нибудь без телефона. Я тебе перезвоню.
На этом разговор закончился, а Герасим Ильич так и не перезвонил.
Мякин взглянул на часы. Часы показывали двенадцать ночи. Он вернулся к постели и попробовал уснуть, минут двадцать лежал не шелохнувшись — микстура не действовала. Голова гудела и не давала отдыха. Мякин снова встал и оделся, немного посидел на кровати, прислушался — тощий тихонько засопел.
«Почему бы мне не сделать такой укол? — подумал Мякин. — Спал бы, как этот балаболка».
Он подошёл к двери, прислушался: за дверью ощущалась вселенская тишь, словно там и не было длинного коридора с дежурной медсестрой, кабинетов врачей, процедурной и прочих каморок и помещений, которыми изобилует любая больница.
«Наверное, завтра придёт супруга, — подумал Мякин и пожалел её. — Намаялась она со мной в последнее время. Устала, наверное».