Мясник (СИ)

— А то! Своими глазами ты видела только Ковальчуков и Измайловых, а про остальных-то тебе просто по телефону сказали. Ты их мертвыми не видела, никакого подтверждения у тебя пока нет. Я бы не стал особо доверять тому, что сказали. Может, на каком-то из тех телефонов сидел свой человечек и сказал тебе, что надо, а на самом деле кто-то из этих мертвецов жив-здоров, сидит себе перед телевизором или елку наряжает… да звоночка поджидает от Николая Сергеевича! А может, и не один! Может, они все живы! Нет, пока не проверишь, ты своих клиентов не закапывай — рассчитывай и на них… разве что вот с этой… как ты говорила… Огаровой сомнительно. А вот Шестаков и Долгушин — их надо проверять. Но вот как — не знаю.

— И все-таки я начну с Тарасенко, — сказала Наташа, села, снова взяла с тумбочки телефон и, нажав кнопку, взглянула на дисплей и аккуратно переписала высветившийся номер. — Кроме того, мне еще нужно кое-кому письмо отправить. Во всяком случае, здесь я сидеть не буду. Скажи, Костя, у тебя все еще осталось… ну, помнишь, ты говорил мне когда-то, что раньше терпеть не мог готовить, а сейчас…

Он кивнул, глядя на нее с любопытством.

— Ты хочешь проверить еще и это? А если я ошибаюсь?

— Дай бог.

— Когда же ты поедешь?

— Ну… получается в начале января.

— И все-таки, я считаю, что ехать тебе не следует. Возможно, они тебя и на адресах ждут. Если тебя сцапают…

— Не беспокойся — я найду способ, чтобы они не получили от меня ни одной картины, — произнесла Наташа с кривой усмешкой. Кресло Кости резко дернулось вперед, и толстый кот, возмущенно мяукнув, отскочил с неожиданной прытью.

— Черт, да при чем здесь картины?! — зло рявкнул Лешко. — Ты думаешь, Славка, когда просил тебя не высовываться, только о картинах твоих думал?! Если ты так считаешь, то ты просто дура! Я за тебя боюсь, за тебя саму, ясно?! Ты даже не представляешь себе, что они могут с тобой сделать! Ты видела этих отморозков?! Тройка жмуров — маленькие домашние проблемы!..

Ошеломленная такой внезапной вспышкой ярости, Наташа опустила голову, уставившись в раскрытую на коленях записную книжку. Костя вздохнул и махнул рукой.

— Ладно. Отговаривать тебя, я так понимаю, бесполезно. Что ж езжай. Да я бы и сам поехал на твоем месте, наверное, если честно. Только не лезь на рожон и к Тарасенко вот так вот запросто не суйся. А будет звонить этот Сергеич — тяни время, пока не узнаешь что-то определенное, — Костя помолчал, потом взглянул в бархатистую зимнюю тьму за стеклом в обрамлении темно-желтых занавесей. — Между прочим, через три дня Новый Год. И новое тысячелетие, кстати. Время-то нас совсем не ждет. Может, какую-нибудь веточку нарядим, пару песенок споем, а? Все-таки праздник… Давай, хоть твоих порадуем, я чего-нибудь приготовлю… — он усмехнулся и подъехал поближе. — Жизнь-то идет. Будем все время киснуть, так плесенью покроемся, а к чему Славке плесень? Плесень ему никак не поможет. А они, козлы, между прочим, только этого и ждут, это им на руку.

Наташа тоже посмотрела в окно. Погода за стеклом была отнюдь не новогодней, но в последнее время Новый Год в Крыму почти всегда был бесснежным, чудным, часто даже с дождем, настоящая снежная зима приходила позже, где-то в середине января и то — не приходила, а скорее забегала мимоходом — на дней пять-шесть несколько раз, а в промежутках снова воскресала осень с холодным сырым ветром и съедала недолговечный снег тоскливой моросью. Поэтому настроение празднику создавал не соответствующий сказочный белый пейзаж, а исключительно сами отмечающие.

— Что ж, — сказала она задумчиво, — наверное, ты прав. Новый Год, так Новый Год.

Они и вправду отметили Новый Год — вчетвером. Наташа принесла маленькую пушистую, словно игрушечную, сосенку, сразу же властно наполнившую дом знакомым праздничным запахом хвои, и пучок блестящего дождика. Костя, приводя в изумление Екатерину Анатольевну, ловко перемещался по кухне, занимаясь готовкой, и вскоре к хвойному запаху, уже прочно установившемуся в комнатах, приплелся восхитительный аромат запеченных в майонезе со специями куриных окорочков и вареной картошки и остро-свежий запах традиционного винегрета и салата из зимних ярко-желтых яблок. Поздно вечером, уже по густой темноте, к ним ненадолго забежал Римаренко, большой, праздничный и немного смущенный, и поздравил бутылкой красного крымского портвейна и большой копченой скумбрией, и, узнав, что никаких новостей о Славе так и нет, помрачнел и умчался в свой «Онтарио», где его уже ждала Оксана.