Мясник (СИ)

— Именно что козел! — замечает Женька, игнорируя все остальные слова. — В последнее время с ним вообще невозможно стало разговаривать — даже любимый Гоголь его не греет. Раздражается, орет без всякого повода, дерганый стал какой-то. Видать, не все ладно в Волжанском государстве — кто-то прищемил хвост нашему Эн-Вэ.

При этом он снова внимательно смотрит на меня — ну, конечно, про телефон вспомнил. Я делаю вид, что ничего не понимаю и спрашиваю:

— Максим, а что в Волжанске маньяк какой-то объявился? Сегодня по радио передавали.

— Да-а, — Максим делает огромный глоток, — завелся вроде какой-то отморозок — отлавливает баб лет под тридцать и колючей проволокой… — он издает звук выскакивающей пробки и одновременно сжимает кулак. — Еще с прошлого года его обыскались. Наверняка заезжий какой-нибудь, волжанские как-то не маньячат. Вот парадоксально, да, вроде такой большой город, казалось бы, и преступлений подобного рода должно быть больше, а у нас их почти и нетто — мне как-то знакомый психолог рассказывала. Просто не те у нас тут люди, не та атмосфера — некогда нашим психически расстраиваться. Вот обычных убийств на почве бизнеса да бытовухи — это да, этого хватает.

— Нашли тему для разговора, — ворчит Женька и качает головой, и свет люстры взблескивает на серебряном колечке в его ухе. Он берет пульт дистанционного управления и делает музыку чуть потише. — Может, это и не маньячество, а именно продуманные убийства по рядовым причинам. Скольких там — троих?

— Четверых, — отвечает Максим и дает Эдгару луковый крекер, который тот проглатывает не жуя. — Только одна жива осталась. В январе ее к нам привозили — шею исправлять, я как раз у Романыча сидел. Шея-то у нее после проволоки была как котлета, сам понимаешь, и говорить ничего не могла, только шепотом еле-еле. Никого не видела, понятное дело — сзади напал, да не додушил — спугнул кто-то. Свезло даме, — он допивает пиво и встает, чтобы принести из холодильника новую бутылку. Его правая рука делает в воздухе изящный жест. — Нет, ну какая мелодия… а вот это — какой переход, а?! А название — «Мельницы моего сердца»?! А сейчас что? Я твое море, а ты — мой бэби! — гнусавит Максим и высовывает язык, становясь похожим на Эдгара, потом, пошатываясь, уходит на кухню. Так серьезно пьет он только в изгнании. Скоро он заснет, и Женька уложит его на диван, а Максим во время укладывания будет пытаться поцеловать его в шею, бормоча: «Ларик, давай все забудем». Все это давным-давно выучено наизусть.

Едва он скрывается за дверью, как Женька снова делает музыку громче, бросает бумаги и встает с дивана.

— Давай потанцуем, — говорит он и вытаскивает меня из кресла.

— Я же в халате.

— Ничего, ты прекрасно умеешь танцевать в любой одежде.

Он уводит меня на середину комнаты. Под «Мельницы моего сердца» танцевать не так-то просто — это не быстрая мелодия, но и не медленная. Но Женька знает нужный темп, быстро подстраивает меня под него, и вскоре наши движения становятся неотделимы от музыки и друг от друга. Я знаю, зачем он это затеял, — чтобы узнать, что у меня на душе. Женька не раз говорил, что танцуя с человеком — не просто топчась на месте и обжимаясь, а танцуя по-настоящему, в тесном физическом и духовном контакте, без единства которых настоящий танец невозможен, о человеке этом можно узнать очень многое, потому что танец иногда — это нечто большее, чем секс или задушевный разговор. Это может показаться красивой и забавной выдумкой, но я не раз имела возможность убедиться, что это действительно правда, Женька великолепно меня чувствует, несмотря на то, что, как он говорит, между нами никогда не было и не будет полного контакта. «Настоящего, своего партнера в большинстве случаев чувствуешь сразу, и чаще всего он бывает только один — именно по этому принципу построено мастерство некоторых пар, и если их разлучить, то танцевать с другими они уже не смогут так хорошо, как друг с другом, — говорил он как-то. — И если ты когда-нибудь найдешь себе такого, ты этого человека из виду не выпускай. Хотя часто партнеров создают обучением, притиркой — может, я и ошибаюсь насчет тебя».

— Кто тебя напугал, дитя мое? — спрашивает Женька. — Никогда еще ты не была так испугана. Что случилось в этом чертовом Волгограде и при чем тут наш трухлявый сморчок?! Испугана, сбита с толку, совершенно не уверена в себе. Мягче двигайся, мягче, не рельсы укладываешь! Я хоть могу чем-то помочь?

— Скажи мне, Жека, я сумасшедшая?

— Хм-м, прежде чем ответить, я должен подумать о последствиях, — осторожно говорит Женька. — Витек, если б ты была сумасшедшей, ты бы в «Пандоре» не оказалась — это я тебе точно говорю. Я не работаю с сумасшедшими. Ты конечно, сумасшедшая, но в другом роде — о таких, как ты, говорят «отчаянный малый!» Что же все-таки случилось, дружок?

— Я расскажу, Жень, обязательно расскажу, но только не сейчас. И не дергай меня пока, ладно?