Мясник (СИ)

Поезд останавливается, и я выключаю радио и спускаюсь с полки. Вместе с выходящими и их объемистыми сумками меня выносит на перрон. Я кручу головой по сторонам и вскоре нахожу встречающего. Это Максим Венжин, старый армейский приятель Женьки, а также собутыльник, друг «семьи» и хороший специалист в области нефрологии. Глядя на него, никогда не подумаешь, что Максим в свое время был одним из отцов-основателей «Пандоры» — невысокий и к тридцати годам прилично располневший от любви к пиву, с рассеянным и каким-то беззащитным выражением глаз и младенческим лицом, Максим кажется самым простодушным человеком в мире. На самом деле это далеко не так, и простодушен он в этом мире только для двоих — для жены и собственной собаки. Сейчас он выглядит на редкость плачевно и похмельно, а это значит, что он все еще в изгнании из родного гнезда и ночью заснуть будет невозможно из-за его раскатистого храпа, потому что, будучи в изгнании, специалист в области нефрологии всегда живет у нас. К счастью, изгнания редко затягиваются дольше, чем на неделю.

— Привет, — тускло говорит Максим и легонько встряхивает мою руку. — Целовать не буду, перегарный… Женька сказал встретить…о-ох, — он трет висок. — А ты без вещей что ли? Как это? Где сумки, баулы, негры с тюками на головах?..

— Ох, Макс, поехали, я очень устала.

— Тогда держись, — предлагает он и подставляет согнутую крендельком руку. Мы идем к автостоянке, вернее ведем друг друга, потому что меня пошатывает от усталости, а Максима как обычно от временного разлада в семейной жизни. По дороге я спрашиваю, изгнан ли он из дома вместе со своим джипиком-»витарой».

— И с «витарой», и с Эдгаром, — сонно кивает Максим. — На нем и поедем. В смысле, на машине, не на Эдгаре.

Уж конечно, не родился еще тот, кто мог бы поехать на Эдгаре. Мы добредаем до машины, я забираюсь на заднее сиденье и только собираюсь вольготно развалиться на нем, как в проеме между передними сиденьями появляется гротескная, приплюснутая, сморщенная морда с огромной смеющейся пастью и широченным языком. Морда протискивается между креслами, следом удивительно ловко для таких габаритов проталкивается упитанное тело, покрытое короткой белой шерстью — и вот уже Эдгар рядом на сиденье и, издавая восторженные вязкие похрюкивания, которые давным-давно заменяют ему лай, слизывает с меня макияж и топчется по животу и ногам, а вес у него — ого-го! Я пытаюсь отпихнуть его, но всякий, кто пытался отпихнуть от себя толстенного английского бульдога, который хочет выказать ему свою любовь, скажет, что занятие это — бесполезное.

Забавно, что Лариса, дражайшая супруга Максима, каждый раз выгоняя мужа из дома, выгоняет вместе с ним и беднягу Эдгара, который ровно ни в чем не виноват. «Кобели!» — кричит Лариса каждый раз вслед двум покорно удаляющимся спинам. — «Видеть вас обоих не могу! Кобелины проклятые!» И если обвинения в адрес Максима обычно небезосновательны — как и всякий нормальный мужик, он любит женщин и помимо собственной жены и довольно часто, то тринадцатилетний Эдгар давно утратил интерес ко всему в этом мире кроме еды.

— Фу! — говорю я всю дорогу до дома, стараясь защититься от слюнявых бульдожьих поцелуев. — Фу, Эдгар, отстань!

Эдгар, конечно, не слышит — к старости он оглох, правда оглох весьма избирательно. Можно битый час стоять рядом с ним и громко звать по имени, чуть ли не орать прямо в ухо — Эдгар не реагирует. Только под конец он может повернуть голову и удивленно-вопросительно взглянуть на вас: зачем это вы здесь стоите — может, хотите чего? Но если хоть даже в километре от него шепотом произнести слово «еда», Эдгар примчится с резвостью пятимесячного щенка, разумеется, тут же сделав вид, что оказался здесь совершенно случайно. За то время, что Эдгару доводилось ночевать у нас, я успела к нему привыкнуть. Дома, конечно, теперь все снова будет в шерсти и слюнях, и ночью Эдгар наверняка будет похрюкивать во сне где-нибудь на нашей с Женькой кровати. Впрочем, сердиться на него невозможно, даже сейчас. А пальто можно и почистить.

Втроем мы втискиваемся в затейливо расписанный лифт. Максим кряхтит, прижимая к груди ящик с пивом, который купил по дороге, Эдгар, раздраженно похрюкивая, пытается достать задней лапой до уха, но у него ничего не получается.

— А тебе разве сегодня не надо в клинику? — спрашиваю я, тревожно поглядывая на пиво. Максим качает головой.

— У меня выходные. Может человек себе выходные позволить?!

— Смотря как выходить. Если так, как ты, то никакого здоровья не хватит, и не спасет тебя, Макс, ни твоя дипломированность, ни коллега-гастроэнтеролог.

— Ты такая же гарпия, как и Ларка, — бурчит Максим. — Уж и расслабиться нельзя человеку.

— Я не гарпия, я ангел божий, только ты этого не замечаешь, — кротко говорю я. — Иначе выгнала бы тебя к чертовой матери давным-давно, в первый же раз. Эдгара бы, впрочем, оставила. Да, Эдгар?