Мясной Бор

— Тут характеристика на тебя, — сказал он. — Бери, пригодится. Может быть, и не свидимся. Береги себя, девка.

Он заколебался, посунулся вперед, будто обнять хотел боевую сестричку, не решился, козырнул ей и отошел.

…К взлетно-посадочной площадке раненых несли на руках. У летчика Родионова оказались отнятыми обе ноги. А Суханова подобрали партизаны с ранением головы.

На площадке полутемно, немцы рядом, жечь костры опасно. Рассчитывали на мастерство летчика: посадит на ощупь, спланирует на точку. Так оно и случилось. Около полуночи прилетел вездесущий «кукурузник», еще и сухарей привез.

Быстро раненых погрузили. Пора взлетать, а тут откуда ни возьмись появились немецкие автоматчики, открыли стрельбу.

Но тут ввязались в бой красноармейцы из охраны штаба, оттеснили автоматчиков, стрельба поутихла. А Марьяна так и не узнала, что этими бойцами командовал Олег Кружилин. Она думала о нем, надеялась, что сумеет проститься, сказать об ожидаемом ребенке, но, видимо, не судьба. Марьяна занялась ранеными летчиками — пора уже было подниматься в воздух.

Тут, запыхавшись, прибежал санитар Сабиров и протянул записку качсандива. Тот приказывал ей срочно вернуться в медсанбат,

«И верно, — подумала Марьяна, — что место мне, здоровой, в самолете занимать… Можно еще одного ранбольного поднять».

— Прощай, миленький, — сказала она пилоту. — Остаюсь я… Возьми кого-нибудь из раненых. До скорого свиданья.

— А кого же брать? — удивился летчик. — Других раненых не доставили…

— Чего вы медлите? — послышался голос комиссара Зуева. — Почему не летите?

— Начсандив распорядился вернуться в часть, — ответила Марьяна.

— Выполняйте мое приказание! — строгим тоном сказал Иван Васильевич. — Где пакет?

— Летчику отдала…

— Вам надлежит передать его лично товарищу Запорожцу. Быстро в самолет!

— Можно, я два слова напишу? — попросила Марьяна. — Одному человеку…

— Пиши, — улыбнулся Зуев.

На обороте записки начсандива она вывела четыре слова: «Нас уже трое. Люблю». Проставить имя уже не было времени, ну да ладно, Олег и так все поймет.

— Сабиров, голубчик, — попросила Марьяна санитара, — ты ведь помнишь того старшего лейтенанта? Если меня спрашивать будет, отдай ему эту записку.

…Летели от облака к облаку, прятались в них от ночных истребителей. Они, как псы, выслеживали их самолет, а тот все нырял и нырял в темную пелену, прижимался к земле, норовя пролететь эти сто восемьдесят километров незамеченным.

Летчик еще на земле объяснил Марьяне: «Как увидишь, что заходят „мессеры“ справа, то за правое плечо меня тронь, а ежели слева, то соответственно… Сзади увидишь — по спине кулаком». Вот и вертела Марьяна головой, следила за стервятниками, давала знать про обстановку пилоту, а тот уж собственный маневр совершал, ускользал от неминуемой смерти.

Когда долетели, Караваева от усталости и слабости из кабины вылезти не могла. Вынули ее, поставили на землю. Удержалась на ногах, еще и на самолет посмотрела, как разодрали его пули, беднягу.

— На чем же вы летели? — спросил летчика начальник, прибывший их встречать.

— На патриотизме, — улыбнулся тот.

Санитарная машина привезла пассажиров в медчасть авиаполка. Раненых унесли на перевязку, а Марьяну повели в баню, первую за удивительные по своей жестокости полгода. Ведь то, как они под лапами елки мылись, баней не назовешь.

Пожилой солдат-банщик жалостливо посмотрел на лядащую девку, в гроб краше кладут, участливо предложил:

— Давай помогу раздеться. Силов ведь у тебя кот наплакал.

— Ничего, — застеснялась Марьяна. — Сама управлюсь.

Не спала она как следует вот уже восьмые сутки. Присела на лавку, блаженное тепло принялось обволакивать ее. «Отдохну немного, разденусь и начну мыться», — подумала Марьяна. Туман сгустился, и все для нее исчезло. Очнулась и понять не может, где она и что с нею. Сырые волосы разметались по подушке, белье чистое на ней, рубаха и кальсоны, простыни белые. «Померла, наверно, я на фронте, — подумала Марьяна, — и это в рай меня определили».

Подошел к ней военврач.

— Летчики твои спрашивают: где наша сестричка, — сказал он. — Отсыпается, говорю, потерпите. Они в соседней палате. А Вторая ударная ваша прорвалась, — продолжал врач. — Слух был: начали выходить из окружения.

«Слава богу, — подумала Марьяна. — Скоро увижу Олега».

— Одежду твою сожгли… Новое обмундирование получишь. В кармане гимнастерки бумага была, помимо красноармейской книжки. Я сохранил.

Это был листок, который вручил ей на прощанье комбат Ососков. Марьяна развернула его и медленно прочла: