Мясной Бор

Журналисты «Отваги» и те, кто набирал и печатал газету, не были исключением из правила, верили: их не оставят в беде, помогут выйти из вражеского кольца. Ждали бензовозов для редакционных машин, надеялись вывезти типографию, об этом беспокоились больше, чем о себе. Пока выходит газета, они тоже не даром едят хлеб. Впрочем, о вкусе его люди давным-давно позабыли.

«Отвага» вышла даже 23 июня, накануне прорыва. Ночью особо зверствовали молодчики из люфтваффе, нещадно бомбили редакцию, оказавшуюся в боевых порядках дивизии Буланова, и потому сводку Совинформбюро об итогах первого года войны не удалось принять целиком. Перед читателями извинились: мол, по независящим от редакции обстоятельствам. Вышла газета армрм, жить которой осталось одни сутки… Заготовил Кузнецов и материалы на очередной номер, макет его набросал. Среди его материалов и очерк Спехова о сестре милосердия Нине Карабановой. Собирался заслать в печатную машину, только утром пришел приказ: бензина не будет, всю технику уничтожить.

Вздохнул Кузнецов, собрал оттиски гранок и оригиналы в полевую сумку, а сам стал помогать швырять в болото детали печатных машин, шрифты из наборных касс. Потом подрывали безотказные полуторки, на которых почти шесть месяцев кочевала редакция по зимним, а потом и по весенне-летним фронтовым дорогам.

Так прекратила существование газета «Отвага». Остались только люди, три десятка журналистов и типографских рабочих. Маленький отряд гражданских по сути людей, одетых в военную форму.

И пришла ночь на 25 июня… В Долине Смерти сотворялось массовое убийство. Узкий проход вдоль узкоколейки и настила был окаймлен огневыми точками врага, из них кинжальными очередями били пулеметы, сметая тех, кто пробирался к Мясному Бору.

Едва редакционный отряд вошел в коридор, его тут же разбросало в стороны, и отныне каждый из газетчиков умирал в одиночку.

…Когда-то Перльмуттер любил раскрывать Ветхий Завет на случайной странице, вчитываясь в его текст, неторопливо обдумывать его.

Сейчас, когда он лежал, раненный, в заполнявшейся водой снарядной воронке, уткнувшись в разрытую землю и задыхаясь от острого чесночного запаха немецкой взрывчатки, Перльмуттер мысленно увидел страницу из Первой Книги Царств и прочитал угрожающие слова Яхве: «…Если отвратитесь вы и ваши сыновья от меня, и не будете блюсти мои заповеди, мои законы, которые я дал вам, и пойдете, будете служить другим богам и поклоняться им, то я истреблю Израиль с лица земли, которую я дал вам, и этот дом, который я освятил моему имени, я отброшу от моего лица, и будет Израиль притчей и насмешищем у всех народов».

Лазарь Перльмуттер, военный корреспондент газеты «Отвага», известный в мирное время специалист по творчеству Лермонтова, нашел в себе силы иронически усмехнуться. «Гитлер не верит в бога Яхве, но убивает потомков детей Израилевых», — подумал он. Взрыв мины, упавшей на кромку воронки, отбросил Перльмуттера на самое дно, и Лазарь умер.

61

…Женя Желтова выбилась из сил, упала на землю и обреченно зарыдала. Валентина Старченко потрясла ее за плечо.

— Надо идти, Женя, надо идти, — монотонно повторяла она, но девушка не поднималась.

Рядом с ними возникла мужская фигура, на рукаве гимнастерки Старченко заметила звезду, подняла глаза. Это был незнакомый комиссар.

— Ваша подруга ранена в ногу, — сказал он. — Давайте перевяжем ее. У меня остался пакет с бинтом…

«Запасливый какой, — удивилась Валентина. — Индивидуальный пакет сохранил…»

Зафурыкали над головами мины, комиссар и Старченко упали, накрыв собою Желтову. Завизжали осколки.

Валя поднялась, а комиссар не шевелился, так и лежал, придавив крупным телом Женю. Старченко с трудом отвалила его и увидела, что висок комиссара пробит осколком. Пакет с бинтом он держал в левой руке.

…Румянцев шел вместе с капитаном Смирновым из зенитного дивизиона. Их группа взяла правее, и это было до известной степени верное решение: справа от узкоколейки пройти было легче. Но капитан потерял ориентировку и слишком отклонился к южному фасу немецкой обороны, напоролся на огневые точки противника. Смирнов скомандовал: «Ложись! Огонь!» Гитлеровцы застрочили в ответ из автоматов. «Забирайте влево! Влево!» — надрывался капитан. Он оглянулся и увидел редактора газеты, который, смешно прицеливаясь через очки, стрелял из пистолета.

Отбиваясь, они в поредевшем составе выбрались к дороге.

— А где батальонный комиссар? — спросил Смирнов у старшины Щекина, не отстававшего от него ни на шаг.

— Там остался, — ответил Щекин. — Срезали комиссара, бандюги…

«…Furor teutonicus — отрешенно усмехнувшись, подумал Борис Бархаш, когда возникла перед ним огненная стена разрывов. — Их тевтонской ярости я должен противопоставить нечто… Что именно? Русский воинственный дух! Правда, в жилах моих нет славянской крови… Но разве кровь, а не язык определяют характер личности?! Я же всегда мыслю на русском, и потому мне не страшен этот огонь впереди…»