Мясной Бор

А эта благородная идея — предоставить всем нациям право на самоопределение? Чистой воды утопизм, который привел к тому, что мы потеряли Польшу, Финляндию, Бессарабию, исконно русские губернии в Прибалтике, за которые упорно воевали Иван Грозный и Петр Первый, выдающиеся государственные деятели, к ним вождь питал особую слабость. Безмерные заботы легли на его плечи, ему выпала судьба исправить последствия ошибочных действий предшественника, делая при этом вид, что образ гения в глазах народа велик и хрестоматийно безупречен.

Сталин хотел уже захлопнуть синюю папку и отправить ее на место, но заметил, что один из документов уложен неаккуратно, и, чтобы поправить его, вытащил наружу. Это была стенограмма допроса доктора Левина на утреннем заседании Военной коллегии Верховного суда 8 марта 1938 года, на процессе «правотроцкистского блока». Вышинский дотошно расспрашивал Льва Григорьевича, как тот якшался с Генрихом Ягодой, который посылал доктору цветы, хорошее французское вино, предоставил дачу в Подмосковье для летнего проживания, а потом предложил уничтожить под видом лечения Максима Пешкова и Менжинского,

«Через несколько дней после их похорон, — рассказывал Левин, — меня снова вызвал к себе Ягода и сказал: „Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках, и вы должны идти на то, что вам сейчас предложу, гораздо более серьезное и важное… Нужно устранить с политической арены некоторых членов Политбюро, а также Алексея Максимовича Горького. Это есть историческая необходимость“.

Сталин усмехнулся и убрал стенограмму. Он помнил, что Левин в действительности произнес эти слова. «Историческая необходимость»… Так оно и было на самом деле, и никто не осмелится судить иначе. Тогда, бессменно высиживая на судебных заседаниях, упрятанный от глаз участников процесса системой специальных ширм, Сталин иронично думал, как не правы критики за границей, которые упрекают Советы за отсутствие суда присяжных. А разве он, поневоле слушающий жалкий лепет ничтожных людей, спешащих предать друг друга, не представляет такой суд? Если народы Советского Союза доверили товарищу Сталину историческую судьбу, то разве откажут они ему в праве выносить контрреволюционному шлаку вердикт — виновны или невиновны? Конечно, виновны! И в этом отсутствии альтернативы тоже историческая необходимость.

Закрывая в памяти давнишние теперь события, Сталин вспомнил вдруг последнее слово Бухарина и поморщился. Последнее слово не понравилось вождю. Недостаточно подготовил «любимца партии» Николай Иванович Ежов… «Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова», — заявил тогда Бухарин.

— Плохая работа, — с запоздалым недовольством в адрес давно отправленного на тот свет Ежова вслух произнес Сталин.

Но довольно… Он хорошо отвлекся и теперь может вернуться к текущим делам. Даже аппетит появился.

Сталин сделал два глотка из стакана в тяжелом подстаканнике из серебра. Вождь любил этот скромный, но благородный металл.

Чай остыл. Вернувшись в кабинет, Верховный Главнокомандующий позвонил Поскребышеву, а когда тот возник в дверях, сказал:

— Будем обедать как обычно.

— Вы заказывали Мерецкова, Волховский фронт, — напомнил секретарь. — Командующий на проводе.

Вчера Сталину доложили, что командарм Клыков тяжело болен, но отказывается оставить 2-ю ударную армию, утверждает, что может находиться на передовой. Сейчас он спросит Мерецкова, почему товарищ Сталин лучше командующего фронтом знает о том, что происходит в его армиях. «Хватит лирических отступлений… Надо воевать дальше», — подумал вождь.

36

Во 2-й ударной начинался голод. За две недели, пока шли бои за восстановление коридора, ни одна машина с продовольствием от Мясного бора не прошла. Немедленно урезали пайки, но запасов до окружения сделано было немного, они быстро таяли. Когда же брешь вновь пробили, ситуация улучшилась не намного. Машины со снарядами и продуктами днем не ходили, так как противник исправно обстреливал дорогу.

Поначалу поедали вытаивавших из-под снега убитых лошадей. Но падали этой, так непредвиденно выручившей, хватило ненадолго. По-прежнему летали по ночам трудяги По-2, они сбрасывали кое-какие продукты. Но разве накормишь десятком-другим мешков с сухарями целую армию? Особенно трудно приходилось медсанбатам. Количество раненых в них постоянно увеличивалось, а эвакуация тех, кого выходить здесь не могли, почти прекратилась.

Хронически не хватало бинтов и медикаментов, а когда растаял снег, возникли новые проблемы. Все кругом было пропитано водой, которая не давала строить укрытия, мешала воевать, наконец. И в то же время без воды, как известно, ни туды и ни сюды. А ее в медсанбате требовалось больше, чем где-либо. Стирка бинтов, кипячение шприцев, хирургических инструментов, да мало ли еще что…