Мясной Бор

— Что ж, моей личной вины в том, что сейчас происходит между нами, нет никакой. Германии, ее народу следовало прибавить к слову «фюрер» три буквы… И судьба страны будет решена.

— Какие же это буквы?

— Ver, — сказал Кружилин.

— Verfьhrer, — задумчиво проговорил Пикерт. — Совратитель … В этой игре слов есть нечто, но у меня нет уже времени на лингвистические экзерсисы. Я готов на тот свет, мой русский коллега.

Ефрейтор Рудольф Пикерт осторожно отставил опорожненную крышку от котелка и медленно поднялся, придерживая брюки левой рукой.

«Позвать Степана и… Сам, видимо, не смогу, — лихорадочно думал Олег. — Черт бы меня побрал! Зачем затеял разговор по душам, предложил кофе… „Обед перед казнью“. Интеллигентские выкрутасы! Ведь это враг… Кто не с нами… Если враг не сдается… Но ведь он-то как раз и сдался! Но куда я с ним денусь, если сам обложен со всех сторон?»

— Моя идеология не позволяет мне отпустить вас, Рудольф, под честное слово, — с трудом заговорил Кружилин. — Сейчас иное время, и вы обязаны понять…

— К сожалению, и меня не поймет мой фюрер, если поклянусь вам никогда не поднимать оружия на русских, — улыбнулся Пикерт. — В плохое время мы живем, Олег, если наши идеологии исключают понятие честное слово.

Кружилин молчал. Он просто не знал, как поспособнее убить этого немца, но мысль о том, что может существовать другой расклад, в голову ему не приходила.

— Разрешите последнюю просьбу, — обратился Руди. — Кажется, я нашел выход. И для вас, и для меня… Верните мне ремень для брюк.

Не поняв, зачем он Пикерту, Олег протянул ему ремешок.

Саксонец, продолжая поддерживать брюки левой рукой, правой поставил к стволу дерева ящик из-под мин, встал на него и ловко приладил ремень к сосновому суку. Затем просунул голову в петлю.

— Если загробный мир существует, — сказал он ошеломленному Олегу, — там и доспорим… Прощайте!

Пикерт решительно шагнул вперед, и молодая сосна вздрогнула под тяжестью его тела. Левая рука, державшая брюки, рефлекторно метнулась к горлу, словно желая сдернуть петлю, но петля уже перехватила дыхание, и Рудольф умер, качаясь, с бесстыдно упавшими на сапоги штанами.

Кружилин отвернулся.

«Ну что ж, — подумал он, — спасибо, коллега… Ты снял с души моей грех убийства безоружного человека. И доказал силу немецкого духа. Как же все-таки смогли вас совратить? Кому было нужно столкнуть немцев и русских лбами? Трудно нам придется ломать этих людей… Зачем мне смерть такою вот? Ведь он вовсе не фанатичный нацист. В другое время мы могли бы и подружиться».

Из кустов вынырнул Чекин. Степан изумленно глянул на висевшего немца, потом испуганно посмотрел на командира роты.

— Нет, — покачал головой Кружилин. — Это он сподобился сам… Так ему захотелось. Вот и нам развязал руки. И повесился-то на сосне … Философ был у них такой — Фихте. Да… Сними его с кем-нибудь, один не сумеешь, тяжелый. И похороните как человека. Это все, что я могу для него сделать. Половинку смертного жетона положи с ним в могилу, а вторую отдай мне, Степан. Кто знает, может быть, еще и попаду когда-нибудь в Йену.

Степан позвал Пашу Хрестенкова, и вдвоем, обрезав брючный ремень, они сняли ефрейтора с сосны.

— Место здесь песчаное, сухое, — тихо проговорил Кружилин. — Пусть останется лежать в русской земле. До скончания века!

Латинские слова в устах Олега прозвучали заупокойной молитвой.

71

Маршала Тимошенко срочно вызвали в Ставку. Начальник Генштаба Василевский сообщил, что Верховный хотел лично расспросить Семена Константиновича о существе происходящих на юге военных событий. Но в последние два дня товарищ Сталин занят составлением важного документа, и тому придется подождать. О приезде Тимошенко Верховному доложили, вождь в любой момент может спросить, где находится маршал.

— И где же прикажете мне находиться, Александр Михайлович? — спросил Тимошенко, усмехаясь и потирая бритый затылок, половина его загорела до коричнево-кирпичного цвета и была совсем светлой там, где голову прикрывала фуражка.

— А хоть здесь, у меня в кабинете, — радушно предложил Василевский. — Но лучше вам побыть в приемной у самого, чтобы в любой момент оказаться под рукой-Тимошенко вздохнул.

«Вот именно, — подумал он. — Не в бровь, а в глаз сказано… Под рукой. Все мы, как один, ходим под его рукой…»

— У самого, так у самого, — с наигранной бодростью, хотя было ему вовсе невесело, сказал Семен Константинович и отправился в так хорошо знакомую ему приемную кремлевского кабинета вождя.