Мясной Бор

Соломы в окрестности не было. Шашков связался с Клыковым, командарм разрешил взять батальон красноармейцев из резерва, те быстро разобрали сараи на берегу и всю ночь укладывали сплошной бревенчатый настил на волховском льду. А утром прилетели «юнкерсы». Они разделились в воздухе на две группы и, завывая, принялись бомбить замаскированные танки на правом берегу реки. Вторая группа метила в одиноко стоявший на шоссе трофей, его не догадались спрятать. Собственно говоря, остался немецкий танк на прежнем месте по той причине, что кто-то слил из его бака горючку. Шашков замотался, продумывая с инженером, как усилить лед, потом сараи крушил для настила и, между прочим, распорядился доставить бочку горючего на левый берег. Бочку привезли в санях, и только на рассвете явился к начальнику Особого отдела прикомандированный к нему танкист и доложил, что привезли с того берега солярку. «Ну и что с того?» — не сообразил поначалу Шашков. «Хреново получается, товарищ комбриг, — мрачно сказал танкист. — Немецкие танки на бензине ходят…» Пока отряжали гонца за бензином — рассвело, тут и воронье налетело.

Впрочем, трофейную машину здорово закидало снегом и мерзлой землей от близких взрывов, а танк ничуть не пострадал. Дождались ночи, и он двинулся в Малую Вишеру. Шашков с инженером подергались немало, опасаясь за крепость льда на Волхове, но, усиленный саперами, лед не подвел, выдержал многотонную тяжесть.

…Штаб армии не отставал от рвущихся к Ленинграду дивизий. Не успел Шашков вернуться из Малой Вишеры в Новую Кересть, как командарм Клыков приказал штабу перебираться дальше на северо-запад, в деревню Огорели, она стояла рядом со станцией Огорелье на железной дороге Новгород — Ленинград. А командный пункт Клыков решил перенести правее, в деревню Ручьи.

Уже была захвачена станция Еглино, 59-я стрелковая бригада оседлала разъезд № 7, а кавалеристы Гусева, подкрепленные 46-й дивизией и одним из полков дивизии Антюфеева, повели через Красную Горку наступление на Любань. Противник стягивал резервы. Боевые действия приняли своеобразный характер. Дрались за немногочисленные населенные пункты, укрепленные немцами, наступали вдоль дорог. Обходные маневры исключались из-за глубокого снега, в нем безнадежно увязала техника, выбивались из сил люди. Отсутствовала и сплошная линия фронта. В промежутки между группками измученных бессонными ночами красноармейцев, лишенных горячей пищи и крыши над головой, просачивались автоматчики. Когда гитлеровцам удавалось незаметно снять часовых, они вырезали русских целыми взводами.

Шашков был с командармом на КП, когда за их спинами началась вдруг ожесточенная стрельба. Посланный командиром роты боец сообщил, что в тыл прорвалась группа автоматчиков. Вскоре ее окружили и стали понемногу расстреливать: сдаваться в плен гитлеровцы не помышляли.

— Надо остановить бойцов, — сказал начальнику Особого отдела командарм. — Перебьют всех, на развод не оставят. А мне «язык» нужен. Распорядитесь, Александр Георгиевич.

Клыков контрразведчика и комиссара называл по имени и отчеству.

— Впрочем, — спохватился он вдруг и расстегнул кобуру пистолета, — я пойду тоже, авось и самому пострелять придется.

Особист хотел было возразить: не дело командарма ходить на немцев с пистолетом, но он знал, что спорить с Клыковым бесполезно, и только мигнул порученцу: выдели, парень, двух надежных бойцов из нашей роты.

Так и пошли, ориентируясь на затихавшую стрельбу.

Позади послышались крики: «Эй! Посторонись! Дорогу дай!» Их догнали крытые санитарные сани. Они свернули вправо, откуда все еще слышались выстрелы. Вот уже деревья скрыли сани, когда Шашков неожиданно метнулся наперерез по натоптанной тропе и закричал возчику, чтоб тот немедленно остановился. На передке саней сидел пожилой солдат. Большая, не по голове шапка-ушанка закрывала верхнюю часть лица, густая, тронутая проседью борода задорно выдавалась вперед.

— Чего надобно? — недовольно спросил солдат Шашкова, который был в белом полушубке и обычной ушанке, без знаков различия. Солдат держал в руках вожжи, готовый вот-вот тронуться с места.

— Кого везешь? — спросил Шашков.

Возчик презрительно отвернул лицо и сплюнул вправо.

— А никого… Вон стреляют в лесу. Али не слышишь? Вот и еду — может, нужен кому окажусь. Тут подошел Клыков с охраной. Командарм посмотрел на задок саней, прикрытых пологом из брезента, и все увидели подошвы огромных ботинок, торчащих из-под полога.

— Вье! — крикнул лошади возчик. — Вье-вье!

Он задергал было вожжами, собираясь скрыться, но Шашков остановил:

— Погоди… Ты все-таки посмотри, кого везешь.

— Вот еще хрукт на мою голову, — сказал возчик и принялся слезать с облучка.

Он обогнул сани, подошел к задку, увидел ботинки и спокойно постучал о подошвы кнутовищем.

— Эгей, парень, — сказал возчик, — давай вылазь, покажись начальству. Вроде бы я тебя не сажал…

Он рассмотрел уже папаху Клыкова, смекнул, что зарвался, но виду не подавал, будто все происходящее его не касалось.

Ботинки оставались неподвижными.