Мясной Бор

Эти пункты удалось захватить лишь к утру 10 февраля. Немцы отошли к Верховью, Каменке и Глубочке, создав там такую крепкую линию обороны, перед которой эскадроны остановились и спешились. Время было упущено, стремительный порыв затух. Чтобы продолжать операцию с тем же размахом и темпом, необходимы значительные резервы. Их не было. Спешившись же, кавалеристы лишились главного преимущества — возможности вести подвижный и маневренный бой. Да и в конном строю они изрядно страдали от снежных заносов. Досаждала и оторванность от тылов, они находились за сотню километров с гаком, не хватало боеприпасов, продуктов, а главное — фуража. Солдат себе и из топора суп сварит, а вот лошади такое предложить нельзя.

Но Мерецков все расширял и расширял полосу боевых действий 2-й ударной. Он по-прежнему верил в обещание Ставки: скоро прибудет к нему из резерва новая общевойсковая армия. Кирилл Афанасьевич все поставил на эту карту. Однако обещанного Мерецков не дождался. И не потому, что Ставка не хотела помочь волховчанам. У нее попросту не было такого резерва.

26

Подвел, как говорится, под монастырь командира роты его связной Василий Веселов. Случилось это, когда они прибыли в расположение 176-го стрелкового полка, которым командовал Иван Дорофеевич Соболь. Уже в штабе 46-й дивизии, куда откомандировали их из бригады полковника Жильцова, Кружилин узнал, что его новый комполка человек обстрелянный, отличился в боях за Малую Вишеру, что он грамотный командир, требовательный, порядок любит и четкость исполнения приказов. Что ж, без таких качеств командир на войне вовсе не командир.

Но самого Соболя Кружилин так и не увидел. Встретил старшего лейтенанта начальник штаба. Расспросил, где воевал, сколько в роте штыков, какова она по составу. Довольно улыбнулся, узнав, что Кружилин был на финской, а все солдаты роты форсировали Волхов еще в январе. Правда, осталось их всего половина от штатного списка, но каждый из оставшихся пяти новобранцев стоит.

— Пошлю тебя во второй батальон, — сказал начальник штаба. — С командиром полка вопрос согласован, и комбат-два в курсе дела. Бери ихнего связного в провожатые и дуй на передок с парнями. Во втором у нас потери большие, вот и укрепишь.

Хотел Олег спросить о легендарном Соболе у начштаба, да подумал, что это будет выглядеть неуместным, мальчишеское любопытство, и только, не к лицу ветерану, каким считал себя Кружилин.

«Еще увидимся, — подумал командир роты — какие наши годы… Говорят, что Соболь с переднего края не вылезает, так что ко мне в роту пожаловать не преминет».

Комбат оказался веселым и свойским парнем, одногодком Олега и тоже участником финской войны. Только воевал он севернее, в районе Суомуссалми. Был тогда комбат Хлыстун взводным, только что училище окончил, и прибыл с Украины в снега и морозы Карелии. Финны дали им углубиться на их территорию, заманили в глухие леса, заваленные сугробами, затем обошли с флангов лыжными батальонами, отрезали пути отхода.

— И стали нас кончать, как голых цуциков, — рассказывал Хлыстун за ужином, который устроил в честь нового ротного, когда узнал, что они одну и ту же кампанию тянули, хотя и в разных местах.

— А ты, значит, на линии Маннергейма хлопотал?

— На ней самой, — отвечал Олег. — Все в лоб и в лоб!

— Вот именно: в лоб! — помрачнев, в рифму выругался комбат. — Я тогда под Суомуссалми ноги поморозил, чудом выбрался из катавасии. Отнимать левый мосол хотели. Гангрена, дескать… Но обошлось. Вот и воюю. А так бы сейчас в Ашхабаде семечками торговал, в эвакуации. Хотя нет, с Украины бы не поехал, в партизаны б ушел или в подполье, там ведь и безногие годятся.

— А все ж лучше с ногами, — проговорил Олег.

— У тебя все бойцы в валенках? — спросил комбат, ковыряя ложкой в банке с разогретой тушенкой.

— Все, — ответил Кружилин. — У меня старшина толковый.

— Это здорово! А тогда, в Карелии… Не приведи бог! Окружили нас финны и давай долбать. Сколько народу положили! И все ни за хрен собачий. Туда бы лыжников, сибиряков послать, а не нас, хохлов морозонеустойчивых. Да что там! В нашей дивизии даже кавказские парни были. И с автоматами финны все, как один, у нас же тогда об автоматах и не слыхали, в руках их никто не держал.

— Да, дегтяревский уже после финской войны появился.

— А где он сейчас, дегтяревский? — горько спросил Хлыстун. — У меня в батальоне ППД у разведчиков только имеются, ну и у автоматчиков во взводе…

— В моей роте у всех помкомвзводов и командиров отделений есть, — заметил Олег.

— Богато живешь, старшой. Раскулачу, ежели что. Ладно, шучу… Я вот как-то заявил в штабе полка: надо, мол, у немцев автоматы ихние отбирать и потихоньку вооружать красноармейцев. Пусть сами добывают у гансов патроны и бьют фашистов. Так меня в Особый отдел потянули.

— За что? — удивился Кружилин.

— За публичное восхваление вражеского оружия, пропаганду немецкого превосходства. Так-то вот, брат Кружилин. Спасибо Соболю — отбил. Мы ведь с ним Малую Вишеру брали вместе.

— Слыхал я про Соболя. Толковый, говорят, мужик.