Решение не употреблять в пищу мясо животных необходимо для меня, но оно именно мое — личное. Это обязательство было взято благодаря моему опыту, а не чьему-либо еще. А лет шестьдесят назад большая часть моих резонов была бы просто непонятна, потому что промышленное животноводство, которое так меня беспокоит, еще не достигло такого размахе. Родись я в другое время — сделал бы иные выводы. Твердое решение, что я не буду есть животных, не означает, что я стою в жесткой оппозиции к мясоедству или совершенно отвергаю гипотетическую возможность употребления в пищу животных. Помешать избиению ребенка, которому хотят «преподать урок», вовсе не означает быть противником строгой родительской дисциплины. Решить, что я буду добиваться строгой дисциплины с моим ребенком тем, а не другим способом, не означает, что я дерзну навязывать свое мнение другим родителям. Решение для одной семьи не означает, что это решение для всей страны или для всего мира.
Хотя я уважаю разные взгляды на проблему употребления в пищу животных, я пишу эту книгу не просто для того, чтобы выразить свое отношение к этому вопросу. Фермерство формируется не только благодаря личному выбору продуктов питания, но благодаря политическим решениям. Одного выбора собственного рациона недостаточно. Но насколько радикально я готов внедрять свои собственные взгляды на выбор лучшей (на мой взгляд) системы животноводства (я могу не есть их продуктов, но буду поддерживать тот тип фермерства, который представляют Пол и Фрэнк)? Чего я жду от других? Чего мы все должны ждать друг от друга, когда стоит вопрос о поедании мяса животных?
Относительно ясно, что промышленное фермерство гораздо хуже того, что я лично не люблю, но совершенно не ясно, какие из этого следуют выводы. Означает ли тот факт, что промышленное фермерство жестоко обращается с животными, экологически расточительно и загрязняет окружающую среду, что все должны бойкотировать продукцию промышленных ферм? И сможет ли половинчатое решение — предпочтение достаточно хорошей системы закупок продукции с непромышленных ферм — стать заменой бойкоту? Или вопрос не в нашем личном выборе покупок, а в законодательном решении и коллективных политических акциях?
Где, проявив уважение, следует просто не соглашаться с кем-то, а где, ради более важных ценностей, уже надо сопротивляться и агитировать других делать то же? Где то, в чем мы согласны, оставляет пространство для разногласий, а где оно требует совместных действий? Я не настаиваю, что употребление в пищу мяса всегда неправильно для всех или что мясная промышленность в принципе безнадежна, учитывая ее сегодняшнее плачевное состояние. Какие позиции в отношении употребления в пищу животных лично я буду считать главными, имея в виду моральные нормы?
Я буду
1. Билл и Николетта
Дороги, ведущие к цели моего путешествия, никак не были размечены, а наиболее полезные указатели местными жителями вырваны с корнем. «Незачем приезжать в Болинас, — так нелестно один из них высказался в «Нью-Йорк тайме». — Пляжи грязные, пожарная часть ужасна, туземцы настроены враждебно и привержены к каннибализму».
Не совсем так. Поездка длиною в тридцать миль вдоль побережья от Сан-Франциско была чистой романтикой, открытая местность чередовалась с созданными самой природой зелеными альковами, но, оказавшись в Болинасе (население 2500 человек), я с трудом мог понять, почему считал Бруклин (население 2 500 000 человек) приятным местом для житья, и сразу понял, почему те, кто случайно попал в Болинас, не хотели, чтобы другие тоже туда попали. Вот почему неожиданное желание Билла Нимана пригласить меня к себе так меня удивило. Как удивила и его профессия: разведение крупного рогатого скота.
Первым меня встретил немецкий дог, крупнее и спокойнее, чем Джордж, за ним навстречу вышли Билл и его жена Николетта. После обычных рукопожатий и шуток они повели меня к своему скромному дому, прячущемуся, точно горный монастырь, на склоне холма. Камни, покрытые мхом, лежали на земле, окруженные заплатками из цветов и камнеломок. Сияющий балкон открывался прямо в главную комнату — самую большую из всех, но при этом совсем не большую. Каменный камин напротив темного, тяжелого дивана (диван для отдыха, не для развлечений) господствовал в комнате. На полках теснились книги, некоторые на тему еды и фермерства, но большинство — нет. Мы сели вокруг деревянного стола в маленькой кухне, где все еще стоял запах завтрака.
«Мой отец был русским иммигрантом, — начал рассказ Билл. — Я вырос, работая в семейной бакалейной лавке в Миннеаполисе. Так я приобщился к сфере продуктов питания. Там работали все, вся семья. Я и представить не мог, что моя жизнь так изменится». Смысл: Как еврейский городской мальчик, американец в первом поколении, стая одним из самых серьезных ранчеров в мире? Хороший вопрос, на который есть и хороший ответ.