Мясорубка Фортуны

Еще затемно я преследовал в густой роще верткую длинношерстную косулю, и прокладывал руками, а чаще головой, плечами или животом, путь в подлеске из тонких берез и лип, создавая больше шума, чем матерый кабан или медведь. Усталость я старался не замечать, но она напоминала о себе все настойчивее. Черные с желтыми пятнами бока упитанной косули и ее задранный белый хвост мельтешили перед глазами расплывчатыми кляксами. Исхлестанный ветками, изнуренный, однако не потерявший надежды на чудо, я выгнал косулю на земляничную поляну. Прибавив на просторе скорости, я моментально сократил расстояние между мной и добычей, и, сконцентрировав остаток сил, собрался вложить его в решающий прыжок. Уже прицелился, оскалился, и тут откуда ни возьмись мне под ноги бросились перевертные волки.

Я споткнулся об их лохматые скользкие холки, перелетел через них кувырком и шлепнулся на спину.

Повернув голову в сторону ускользнувшей добычи, я увидел, как высоким прыжком косуля влетела в лесную чащу.

Мне и так было трудно дышать, а тут еще коричнево-палевый, с черным треугольником на спине, перевертный волк встал передними лапами на мою грудь, несдержанно рыча. В нем я узнал жениха Альбины.

— Кого-то мы сглазили. Кому-то захотелось разнообразия в рационе, — усмехнулась белая волчица, заглянув в мои глаза.

Не отпуская меня, Федор свернул уши.

— Вы сделали неправильный вывод, господа. Я тренируюсь. Сгоняю вес. А заодно приучаю лесную животину к бдительности, — не сумев втянуть клыки, я спрятал их под губами.

— Лесные звери и птицы — наши друзья. Мы — зеленый патруль. Появишься здесь еще раз — проблем не оберешься, — предупредила Альбина.

— Больше не заходи в лес. Понял? — щелкнул зубами Федор, — И чего мы терпим этого вампира? Пора его кончать.

— Отпусти его, — приказала Альбина. — Пусть возвращается в свою будку на территории промзоны рядом с любимым мясокомбинатом, которого ему оказывается, мало для кулинарного счастья.

— Р-р-р, — сказала она мне напоследок.

«Я была о тебе лучшего мнения. Ты разочаровал меня, Тихон», — вот что я прочел в ее сердитом взгляде.

Федор побежал в чащу, и у меня появилась возможность шепнуть на ушко Альбине, что на мясокомбинате мне теперь не выдают еды, но я испугался подвести ее к выводу, что меня действительно надо «кончать», пока я не начал кусать людей от голода.

Волки проводили меня до избы, следуя на неудобной для общения дистанции.

Дома я растворил столовую ложку соли в двухлитровой банке с водой, но и пары глотков не сделал. Минеральная вода из подземного источника в горах помогала нашей стае некоторое время перебиваться без крови. Но вход в ту пещеру завалило камнями во время землетрясения, и доступ к спасительной воде был закрыт. Лизать соль мне тоже не понравилось. Все-таки, я не олень. Сладкий чай на пустой желудок я счел издевательством над личностью. Обычной воды в меня не вошло больше кружки. Моя внутренность умоляла залить в нее кровь и отказывалась принимать другие вещества.

Убежавшая косуля принесла некоторую пользу. Она так меня загоняла, что я быстро заснул. Приснился мне один из самых кошмарных снов для вампира (хуже только во сне пережить смерть от осиновой смолы или встретить апокалипсис) — я ел мышей. При этом каждая пойманная мышь доставляла мне истинное гастрономическое удовольствие.

Живя в стае, я легче переносил голод. Он был менее требовательным, от него удавалось на время отвлечься. Кроме того, раньше он вызывал в моем сознании живые образы жертв. Теперь, не считая пакостного сна, в мыслях всплывала кровь, разлитая по пластмассовым бутылям и кружкам. Я стал похож на глупого ребенка, считающего, что хлебные батоны и сосисочные гирлянды растут на деревьях. Да и наследственная барская лень препятствовала возвращению в дикую природу. Но голод все громче диктовал террористические условия, и скоро он вытолкнул меня из теплого жилища.

В качестве столовой я выбрал голубятню знаменитого гонщика Николая Колончука.

«Конечно, голубь — не курица, а тем паче — не корова, однако и не мышь. Во времена моей юности голубятина считалась деликатесом», — рассуждал я, пересчитывая спящих на насестах почтарей.

Я насчитал два десятка жирных птиц: «Весьма недурственная закуска».

Хозяева дома — гонщик Николай и его жена Елена смотрели телевизор на кухне. Рыжего цербера по кличке Рекс они пускали на ночь домой, где он спал на диване в дальней «собачьей» комнате, бывшей детской. Сын гонщика обитал с женой и маленькой дочкой в многоэтажной новостройке, и привозил семейство в дом — музей только летом, как на дачу.