Он смотрел на меня и скалился. Часть его черных всклокоченных волос стояла дыбом на макушке, часть спадала на прищуренный левый глаз, часть топорщилась над ушами. В синих глазах Пятака горела безумная злоба, и никакие посторонние мысли, ностальгические воспоминания или сожаления не мелькали мимолетными искорками в его дурной голове. Заглядывая порой в глаза встреченному на дороге коту, который пятился от меня, ощетинившись и выгнув дугой спину, я различал по его глазам быструю смену множества разных мыслей, видел его попытки проанализировать ситуацию и найти наилучшее решение. Да и всякий зверь был великим мыслителем по сравнению с бешеными тварями, в которых превратились Пятак и Глаша. С того дня, когда наши пути разошлись, они далеко продвинулись в своей деградации, и теперь как в их облике, так и в поведении не осталось ни малейшей приметы человека разумного.
Пятак попытался напасть на Лизу. Я отбил его рукой. Глаша вцепилась в плиссированную юбку Лизы, порвала полупрозрачный шифон, но оттащить девушку от меня она не успела. Я ударил ее когтями по лбу, разодрал ей бровь. Ненадолго вампиры увеличили дистанцию, а потом снова перешли в наступление, стараясь делать молниеносные выпады с разных сторон.
Я оказался в положении мамаши — антилопы, защищающей детеныша от окруживших их гиен.
«Где твоя особая власть над вампирами?» — я безмолвно взывал к Лизе. Охваченная паникой девушка присела, обхватив мою ногу. — «Почему ты не приказываешь им убраться прочь?»
— Вставай, — вырвав окровавленное запястье из зубов Пятака и швырнув противника в растопыренные ветки колючей голубой елки, я поднял Лизу. — Идем к часовне.
Девушка послушалась и затрясла головой, выражая полную покорность. Быстрым взглядом я осмотрел ее. Пока она была цела благодаря моей своевременной реакции на атаки одичалых сородичей. Пострадала только ее одежда. Наряд от кутюр превратился в лохмотья, длинную узкую сумочку, перекинутую через плечо, «украшали» глубокие царапины.
Перебежками мы добрались до цели. Вспомнив один из недавних уроков Сэнсэя Хитоши, которыми старик развлекал меня на досуге, я двинул Пятаку ногой в самое уязвимое место, а Глашу одновременно повалил на асфальт и протащил два шага за волосы, после чего был вынужден отпустить ее, чтобы отразить новый бросок ее «законного» супруга.
— Спрячься здесь, и запри двери, — я втолкнул Лизу в часовню, которая была маленькой крепостью.
Девушка задвинула прочные решетки, защелкнула прочные задвижки и заперла деревянную дверь. Пятак прыгнул на решетчатые «ворота», стал их трясти, пытаясь расшатать и сломать, но сверхпрочный сплав не поддавался. Выбив узкое стекло на правой створке деревянной двери, вампир попытался поранить Лизу, но девушка успела отскочить к аналою.
Достав зажигалку из сумочки, Лиза зажгла большую свечу и приготовилась к обороне. Когда в разбитом дверном оконце появилась когтистая женская рука и стала шарить в поисках замка, Лиза опалила кожу вампирши, и Глаша с воем отскочила от часовни.
Мне было не привыкать драться с Пятаком врукопашную. Век назад мне частенько приходилось сражаться с ним не совсем всерьез, менее жестоко, но довольно утомительно. Снова и снова я должен был побеждать его на лесном ковре, чтобы оставаться лидером стаи. С течением лет задача сильно усложнилась.
К моменту нашей встречи в двадцать первом столетии я стал спокойнее, тяжелее и медленнее, а Пятак и Глаша обрели полную свободу. Они жили, руководствуясь принципами чистой анархии, что, впрочем, вряд ли понимали сами. Их сумасшедшая дикость переросла в несокрушимую силу, она придавала им невероятное ускорение во время атаки. Пока я учился жить по-человечески, мои бывшие приятели старались выжить в дикой природе и каменных джунглях, с годами они совершенствовали звериные навыки. И если я все еще колебался, если мне еще было как-то неудобно убивать былых соратников, то они видели во мне исключительно вкусный обед.