Миасская долина

— Вот что, Школяр… — Невзоров останавливается и смотрит на Школяра такими глазами, что тот начинает ежиться. — Стол вы отправите обратно, это правильно. А сами… Сами останетесь здесь. Ну, там табельщиком, нормировщиком — присмотрите себе по способностям. Все. Можете меня не провожать.

Школяр остолбенело смотрит вслед директору. Стоит с минуту, не меньше. За спиной сигналит электрокар, но Школяр не слышит. Он подавлен и размышляет. Мыслей не так уж много, всего одна: что скажет жена? Боже, что скажет Люся? Как девочка гордилась, когда его назначили начальником производства. А теперь табельщик, боже!

Электрокарщица, девушка в лихо сдвинутом назад красном берете, из-под которого всем напоказ рассыпались мелкие золотые кудряшки, сигналит все более властно и нетерпеливо. И в самом деле, что это за тумба стоит на пути и мешает проехать? Пусть лучше убирается, пока не поддели «нечаянно» бортом электрокара!

И когда Школяр отстраняется, девушка, проезжая мимо, склоняется к его розовому лицу и кричит прямо в ухо молодым, звонким голосом:

— Больше жизни! Вы мешаете работать!

Очерки

МИАССКАЯ ДОЛИНА

1. Раздумье

Над вершинами гор всегда веет ветер.

Внизу, в долине — зной, духота. Даже пыль не поднимается над дорогой, дряблые листья висят неподвижно, как мертвые. А на голом, безлесном Чашковском хребте всегда прохладно, хорошо, просторно…

В летние вечера после работы Павел Михайлович любит подняться на вершину Чашковки. Выбирает среди скал местечко поудобнее, садится, закуривает и долго, часами рассматривает распростертую у ног зеленую долину. Словно кинжальный клинок, она пролегла среди горных хребтов с юга на север; город Миасс лежит на ее дне длинной узкой лентой.

Горы, точно окаменевшие волны, уходят вдаль. Темные, почти черные массивы хвойных лесов исчерчены прямыми, светло-зелеными полосами. Это поросшие травой просеки высоковольтных магистралей. Они пролегают через Урал вдоль и поперек, через горы, низины и болота.

В гуще лесов там и тут сверкают на солнце белоснежные каменные дома. Рабочие поселки цепочкой раскинулись вдоль долины. Растянулась цепочка на добрых тридцать километров — городок у автозавода, у завода электроаппаратов, Мелентьевского рудника, Тургоякских известковых карьеров, тальковой фабрики, Ильменского минералогического заповедника, железнодорожного узла.

Хрупкую горную тишину разламывает далекий и густой трубный звук — словно в огромный рог трубят. К повороту у Ильменского хребта подходит синий, в серебряных кантах могучий электровоз. Нарастает и звучным эхом отзывается в горах его тяжкий грохот — перестук сотен колес.

Грохот не успевает утихнуть, а из-за Ильмен несется новая волна гула — поезда идут почти непрерывно, рокоча в каменных коридорах ущелий, зажигая и гася красные и зеленые огни автоблокировки. Особенно напевно и мелодично поет в горах скользящая зеленой змейкой пассажирская электричка.

И вот пронеслись над долиной гулкие взрывы — рвут камень на известковых и тальковых рудниках, на карьерах строительного треста. Грохочут взрывы на берегах тихого, поросшего зеленью городского пруда — строители железных дорог пробивают в степи Башкирии стальную магистраль Миасс — Учалы. Шесть раз в сутки над долиной напевно звучат гудки и сирены заводов, возвещая начало смен и обеденные перерывы. В паузах между гудками на обширных заводских путях звонко перекликаются паровозики-кукушки, выводя составы с автомашинами и флюсами на южноуральские пути.

Ни днем ни ночью нет тишины в долине.

А когда-то все здесь было не так. Над долиной царила тишина. Глухая, дремотная, непроницаемая тишина, от нее ломило уши, тоскливо становилось на сердце. Редко-редко на дальней лесной дороге прогрохочет по клыкастым вершинкам скал старательская таратайка — знать-то, поехал на золотодобычу бородатый и хмурый золотоискатель. В горных ущельях кукушкой прокричит немудрящий паровозик «ОВ» — прокричит и надолго замолкнет, точно оробев от того, что нарушил вековечную тишину Долго, полчаса, а то и весь час, протукает в лесу топор, а потом с шумом и посвистом упадет на землю длинная, в десять сажен мачтовая лесина: видно, артель углежогов готовит себе на зиму теплый балаган.

Паша Пирогов воспитывался в строгой, старательской семье. С ранней весны до глубокой осени жил с отцом на старанье: возил золотоносный песок из шахты к ручью на промывку, качал рукоятку старого дедовского насоса, подавая воду на лоток, а то и сам спускался в забой, кайлил пески.

Только осенью, когда все застывало, они выбирались из лесу — обросшие и одичавшие от долгого безлюдья. Иногда — если летом фартило и набранных в кошель крупиц золота хватало на прокорм семьи до вешнего таяния снегов — Паша ходил в школу, построенную на базарной площади на жертвования купцов и разбогатевших золотопромышленников. А ранней весной — опять в лес.