Мятеж

- Нет, нет, - поправляем мы ретивых строителей, - не свой трибунал, а освежить надо тот, что есть...

- Держут по году, с...с...вол...л...чь...

- Ну, не по году, это уж лишку... А вот что не успевают быстро, - это может быть... Но мы поторопим, мы им накажем, чтоб быстрей...

Наконец постановили:

Особый отдел и Ревтрибунал обязуются в самом срочном порядке пересмотреть все дела красноармейцев и разобрать, а впредь стараться при разборе дел придерживаться установленных законами сроков.

Вопрос шестой:

Об уничтожении волокиты и формалистики.

Ну, что за серьезный, подлинно советский вопрос? Да разве большевики не против "волокиты и формалистики"? Словом, сказано приятно.

А начали обсуждать, - эге, куда саданули:

- В учрежденье не приди... Слова не скажи... Одна формалистика кругом. А ты пришел по своему делу. Весна. Тебе пахать надо идти, а из армии держут - не пущают... Что это - порядок? А земля - непаханая... Какой ты черт меня держишь, когда побил я казака?

И вся "формалистика" сводилась к одному:

- Распускай армию по домам!

Постановили "вообще":

Как та, так и другая сторона признает волокиту и ненужную формалистику злом Республики. Предлагается компартии, профсоюзам и всем ответственным работникам бороться с этим злом, отдавая виновных под суд.

Седьмой:

О пропусках, существующих для входа в некоторые отделы.

Тут на первый взгляд как будто и вопроса-то скандального вовсе нет никакого. Да и вопрос сам по себе второстепенный. Но его подняли с нескрываемой охотой, вгрызлись в него оживленно, потому что тут, в суматохе спора, уж очень было легко перескочить в перебранку, поднять демагогический вой:

- Никуда тебе пройти нельзя, красноармейцу: в штаб идешь - пропуск давай, в трибунал - пропуск. На кой они черт надобны, и кто же вас тронет тут в тылу... Нам чтобы везде ходить...

- Нельзя везде ходить без пропуска, товарищи... Это чистые пустяки... Да у себя на фронте - разве вы позволите каждому входить, например, в штаб, где начальник готовит боевой приказ?.. От этого приказа и жизнь ваша зависит... все тут... и раз без пропуска - входи, значит, кто хочет. А почему же тогда и белогвардейцу не войти какому? Почему не смыть вовремя этот приказ, а? Ну, как, по-вашему, возможно это или нет?

- Ничего не "возможно"! - огрызнулся Вилецкий. - Белогвардейца сами узнаем...

- Не узнаете... Он сделает так, что нельзя узнать... И все дело погибло... Это же совершенно легкомысленно, это ужасно и недопустимо: всем и везде распахнуть наши двери... нельзя этого, товарищи, нельзя, - нам же самим и опасно. Конечно, есть учреждения, где не должно быть для входа никаких пропусков, ну, в хозяйственную какую часть, положим, в здравотдел, соцобес.

- Собесы, ваши, тоже...

- Не о том, не о том, подождите...

- У вас всегда не о том, - перебивают крепостники. - Как только о деле - у вас всегда "не о том", когда же "о том-то" будет?

Молотили-молотили - постановили невинное:

Признать пропуска необходимыми для некоторых отделов, как Штаб, Трибунал и т. д. Изгонять пропуска из учреждений, где они не нужны.

Вопросы восьмой и десятый согласились объединить:

Допустима ли та форма устрашения, которая применяется в Ревтрибунале в отношении подсудимых?

Возмутительное поведение и приговоры таких учреждений, как Особый отдел и Революционный Трибунал, которые ни в коем случае не могут существовать в таком виде, в каком существуют в Верном.

Уничтожить сыск в таком виде, в каком он существует в Особом отделе.

На этих скандальнейших вопросах вдруг заговорил и "представитель партии" - Печонкин: против "дьявольского" нашего сыска, против трибунальской разнузданности, а в конце ляпнул:

- Правильно говорит крепость, что разоружить следует и особый и трибунал... Разоружить - к черту разогнать...

Ну, раз "партейные" так говорили - что ж было делать остальным?

На этих вопросах разгорелись страсти. Паче же всех неистовствовал, разумеется, Вилецкий:

- Суд? Это - народный суд?

- Да где это было? - кричали ему перебивая.

- Везде! - орет Вилецкий. - Везде нашего брата пугали да мучали... Значит, это допрос, по-вашему, коли пистолет на висок наставили, а? Это допрос? Самих расстрелять, допросчиков, подлецов, а они красноармейца, ироды, мучают... До всех доберемся, всем будет сказано, кому что делали...

Крепостники одобрительно гудели, выкрикивали поощрительно отдельные слова ему в подмогу и в раздор, а Вилецкий уж и без того настолько бурно расходился, что выплевывал гневные, злые слова совершенно бессвязно, все чаще, все настойчивей угрожая какому-то невидимому врагу:

- Мы эти допросы все переменим...

- Да кто допрашивал-то, где, когда?

- Вот тебе и где, - уклонялся он от ответа, - мы знаем, где... все знаем...

- Но тут нам и спорить нечего, - успокаиваем крикуна, - за такие случаи допросов мы же первые и предадим негодяев революционному суду, ну? Ну, называйте же фамилии... говорите...

Так фамилий никто и не назвал, а взамен того шумно загалдели о другом, о сыске: