Мятеж

Можешь мне поверить, это было еще страшнее, чем его лицо. Он только что сказал мне, что пять дней назад утром не смог встать, и теперь я видел почему. Его ноги были длиной метра два, при этом необыкновенно тонкими и имели несколько суставов. Короткое бочкообразное туловище, обтянутое все той же серовато-бурой кожей, похожей на дерево, выглядело слишком тяжелым для этих... паучьих конечностей. Если прибавить, что они находились в постоянном движении — подергивались, очень быстро сгибались в самых, казалось бы, невозможных направлениях, судорожно скребли по полу, то ты сможешь представить, какое впечатление произвел на меня вид этого изменившегося до полной неузнаваемости тела!

Видимо, Орлов понял по моему виду, что мне тягостно на него смотреть, потому что попытался снова набросить на себя одно из одеял. Однако его рука перестала его почему-то слушаться и начала подергиваться точно так же, как и его ноги. Только теперь я увидел, что вторая его рука, столь же истончившаяся и удлинившаяся, лежала совершенно неподвижно, странным образом подвернутая под тяжелое туловище. Женя перехватил мой взгляд и немедленно ответил на него:

— Вторую руку я уже два дня не чувствую...

Я наклонился и прикрыл его одеялами.

— Теперь ты видишь, что помочь мне уже ничем нельзя, — совершенно спокойным, даже безразличным тоном продолжил он свой рассказ. — Впрочем, и пять дней назад вряд ли что-то можно было сделать... По всей видимости, я где-то попал под еще неизвестное нам облучение или столкнулся с каким-то другим фактором-икс. Видимо, в результате воздействия этого фактора мой геном окончательно расшатан, и регуляторные гены не могут выполнять свои функции. А поскольку от них зависит построение и поддержание моего человеческого генотипа, я стал... терять человеческий облик... Правда, скорость этого процесса совершенно невероятна, и мне непонятно, в кого же это перестраивают меня мои «сбрендившие» гены?

— Ты за это время что-нибудь ел? — совершенно неожиданно даже для самого себя спросил я. — И может быть, все-таки какое-то... лекарство?..

В ответ послышался испугавший меня хрип — не то кашель, не то... смех, а потом Женя все тем же безразличным тоном произнес:

— Последние четверо суток я не ел... и не хочу... А насчет лекарства... Разве у нас есть средство стабилизировать работу генов? Я такого не знаю. — Он немного помолчал. — С такими изменениями в организме я скорее всего... не выживу, да и не хочу, я даже не знаю, долго ли еще смогу разговаривать с тобой... так, чтобы ты меня понимал. Так вот, все мои записи находятся в лаборатории, в шкафу, кроме последних, сделанных в... во время моего... преобразования. Они здесь...

Он с явным усилием просунул свою подергивающуюся руку под стоявший у стены диван и вытащил несколько неряшливо исписанных листков.

— Если сможешь, останься со мной... до конца, хотя я не настаиваю — я понимаю, что представляю неважное... зрелище.

После этих слов его глаза закрылись мутной пленкой и голова устало откинулась.

Я поправил сползавшие с тела одеяла и сел на диван, не отрывая взгляда от своего обреченного друга. Похоже, он был прав, и диагноз им был поставлен верно. Даже за те несколько десятков минут, которые я провел рядом с ним, его внешний вид сильно изменился. Гребень на голове еще подрос, и кожа на нем, казалось, вот-вот была готова лопнуть, рот почти полностью исчез — похоже, костяные пластины, заменившие зубы, постепенно срастались. Ноги под одеялами успокоились, но все его тело содрогалось от крупной дрожи, а рука, державшая листы, разжалась и задергалась в крупной конвульсии. Я попытался взять ее в свои ладони и вдруг увидел, как два пальца на ней — мизинец и большой... исчезают, словно втягиваясь в ладонь, а оставшиеся три быстро удлиняются и утончаются!

Чтобы не видеть этой жути, я поднял глаза и принялся рассматривать потолок комнаты. Его чистый белый цвет немного успокоил меня, и в этот момент Орлов снова заговорил. Его голос стал еще менее понятен, но я улавливал смысл его речи:

— Странно, что я почти не чувствую боли, хотя эти... преобразования вроде бы должны быть болезненными... Правда, гораздо более странно то, что я до сих пор не умер!.. Весь наш земной опыт говорит, что эти изменения должны быть несовместимы с жизнью... человека. Что-то поддерживает во мне возможность существования и... сохраняет разум... У меня такое ощущение, что мой разум, моя способность мыслить совершенно не затронуты и... могут как-то управлять идущими в моем организме изменениями. Мне не хватает совсем немногого, чтобы понять механизм этого управления и... направить происходящие изменения в какое-то рациональное русло!..

В его неразборчивых словах было столько надежды и... отчаяния, что у меня на глазах выступили слезы. А Женя вдруг проговорил:

— Вот только говорить я, наверное, скоро совсем не смогу!..

Затем он долго молчал, так что я решил, что больше его не услышу, но где-то через час он совсем уж неразборчиво попросил:

— Ты меня в таком виде не показывай никому... Даже после того, как я... уйду...